Юлия Кузьменкова - Барбос Тихон по кличке Барон, или 12 дождливых дней

Они подошли к калитке; хозяин привстал на цыпочки и потянулся, чтобы откинуть спрятанный на обратной стороне, в верхней её части, запорный крючок. Калитка широко распахнулась, Тихон секунду помедлил и осторожно поставил переднюю лапу на землю, которую отныне ему предстояло считать своей, охранять и защищать.

– Тихон, ну, давай, смелее, заходи, – услышал он голос хозяина и неспешно двинулся вперёд. Следуя за хозяином, он поднялся на крыльцо, а затем, миновав прихожую и длинный коридор с несколькими дверями, ведущими, вероятно, в разные комнаты, попал в гостиную, просторную и светлую, бо́льшую часть которой занимал красивый бежевый ковёр с вытканным на нём замысловатым узором.

И, увидев эту комнату и этот ковёр, Тихон вдруг почувствовал, что никуда не хочет уходить отсюда. Правда, потом его переселили на двор, в будку, а в дом он редко наведывался дальше коридора, но именно в гостиной промёрзший до самого кончика хвоста Тихон проспал, отогреваясь, почти десять часов кряду.

Спал он так тихо и дышал так незаметно, что можно было подумать, что он умер. А когда проснулся, робко осмотрелся, встал, вышел из гостиной и медленно направился по коридору. По пути он останавливался возле спален и подолгу принюхивался к запахам, просачивавшимся из-за полуприкрытых дверей, не осмеливаясь, впрочем, переступать через порог.

Как-никак он был не лишён чувства такта и считал, что не годится уличному псу слоняться по всему дому без разрешения.

Наконец он добрался до кухни, которая служила в обычные дни столовой и где за большим столом собралось всё семейство хозяина, и остановился.

– Барон, иди сюда, поешь! Ну, иди же. Тебе уже миску приготовили, – услышал Тихон обращённые к нему возгласы.

Но он так и продолжал стоять при входе, разглядывая сидящих за столом и наслаждаясь ароматами, обволакивающими его.

– Барон, давай живей! А то твой ужин остынет и в кирпич превратится, – услышал он чью-то шутку.

– Зачем же так говорить, – немедленно раздался назидательный женский голос, заметно более взрослый, чем хозяйский, и сразу привлёкший общее внимание.

– Бабушка, а почему нет, мы же не всерьёз, – возразил кто-то.

«Здравствуйте, альфа-бабушка, приятно с вами познакомиться», – произнёс про себя Тихон, по собачьей привычке сразу же выстраивая иерархию в семействе и определяя, кто расположился на самом её верху, то есть является главным или альфой.

– Не надо, не смейтесь над Барончиком, – с заботливыми интонациями продолжала альфа-бабушка. – Бедненький, ох бедненький.… Настрадался-то как, натерпелся на помойке в холоде да в голоде.

«Может, холодно, но не так уж и голодно было на помойке-то, – мог бы поправить её Тихон. – Случались и там пиры, да ещё какие. Правда, нечасто. А что касается страданий вольного пса…» – тут Тихону захотелось даже улыбнуться – по-собачьи, конечно, улыбнуться.

Тихону вспомнились громадные говяжьи мостолыжки, иногда перепадавшие ему в местной мясной лавке.

Вспомнились целые пакеты полуобглоданных, но таких соблазнительно вкусных куриных косточек, которые жители соседних домов оставляли ему возле мусорных контейнеров и которые он заглатывал чуть ли не целиком, почти не разгрызая (после чего, правда, сильно болело и кололо в животе). Вспомнились извечные соперники на помойке – бродячие коты, нахальные и дерзкие, так и норовившие стащить что-нибудь повкуснее прямо из-под носа и очень больно царапавшиеся, если дело доходило до стычки. Вспомнилась охота за крысами и мышами, весёлые игры с собаками из его стаи, в которой он, Тихон, занимал привилегированное положение альфа-пса, и жестокие драки с пришлыми собаками…

От этих воспоминаний тихонский хвост сразу захотел повилять. Однако Тихон счёл за лучшее проявить выдержку и хвост свой, иногда не в меру самостоятельный, немедленно взял под контроль.

«Не будем спешить, не станем сразу проявлять свои чувства, – подумал он. – Всё-таки здесь я в гостях. Пока в гостях…»

– …И вот что ещё скажу я вам, – продолжала тем временем альфа-бабушка, чуть ли не со слезами в голосе. – Не надо Барончика обижать. Это же существо безответное. Он ведь всё понимает, а ответить не может…

«Как это я ответить не могу? – удивился Тихон. – Ещё как могу. И зубами, и лапами».

Но ни показывать зубы, ни слушать фантастические размышления о нём и о его прошлом житье-бытье Тихон не стал и решительно подошёл к миске, содержимое которой исчезло у него в пасти, наверное, быстрее, чем он понял, чем его кормят.