Михаил Герчик - Ветер рвет паутину. Повесть

После того как заболел, я целый год, бесконечно долгий год, лежал в больницах: сначала в Минске, потом в Москве. А затем - почти три года - в санатории. О больницах мне вспоминать не хочется: было очень больно, и все. А в санатории нас не только лечили, но и учили. Там я окончил шесть классов и перешел в седьмой. Там были всякие книги, шахматы, кино. И еще в санатории никто не играл в футбол. Понимаете? Никто.

Около месяца тому назад мама привезла меня домой, в Минск. Меня не хотели отпускать из санатория. Врачи говорили, что у меня начинается восстановление движений, что оно протекает очень медленно и мне нужен строгий режим, что через несколько лет я вернусь домой совсем здоровым. Но она настояла на своем. Она сказала, что я буду лечиться дома, у профессора Сокольского. Он создал какое-то новое лекарство - галантамин, оно лечит последствия детских «параличей. У нас в санатории галантамина еще не было, врачи сказали, что его вот-вот должны получить, но мама все-таки уговорила их отпустить меня. Помогло и то, что я сам попросился домой.

Теперь мы живем совсем не на той улице, где жили когда-то. У нас новая квартира. Вернее - комната, потому что в нашей квартире живут еще дядя Егор с тетей Таней и сыном Ленькой. Но о них я расскажу позже.

Комната у нас хорошая. Окно, возле которого стоит моя кровать, - широкое, большое. И в него заглядывает кончиками ветвей мой тополь. Как это славно, что строители, когда строили дом, не срубили его. Мне без него было бы очень скучно - я подолгу лежу один, и мне еще мама не принесла книг. А старые, которые привез из санатория, я прочитал по два раза. Да и их мама куда-то спрятала.

У профессора мы еще не были. Когда мама отнесла в медицинский институт историю моей болезни, ей сказали, что в Японии сейчас свирепствует эпидемия полиомиелита и Сокольский поехал туда со своими новыми лекарствами. В Японию уехали лучшие доктора всего мира, они помогают японским врачам спасать от страшной болезни тысячи детей. Как только профессор вернется, он тут же, в тот же самый день, приедет к нам и назначит мне лечение.

Ну что ж, будем ждать профессора. Боюсь только, что, если Сокольский сам к нам не приедет, мы к нему никогда не попадем - я знаю, что мама не любит докторов и не верит им.

Все это мой тополь, наверно, запомнил уже наизусть. Сейчас жара, и я целыми днями не закрываю окно. А он внимательно слушает меня и тихонько шевелит пыльными листьями.

Незаметно наступает вечер. На пустыре - ни души, игра окончена. Интересно, сколько еще голов забил рыжий? Пожалуй, ему тоже лет четырнадцать, как и мне. Хороший, наверно, парень…

На лестнице раздаются шаги. Я отличил бы их от всех других шагов в мире. Медленно, чуть шаркая, стучат каблуки. Одна ступенька, две, три… Затем щелкает замок и в комнату входит моя мама.

Моя мама вечно чем-то озабочена. Не успеет прийти с работы, отдышаться, разложить на буфете кульки, как тут же начинает что-то делать. Несет мне разогретый суп, перетирает пол, хотя он и так блестит, будто покрытый лаком, или что-нибудь шьет.

- Мама, милая, да посиди ты хоть немножко, - иногда не выдерживаю я.

И тогда она садится ко мне на кровать и подолгу смотрит на меня. Она маленькая и очень усталая, и руки у нее красные от частых стирок. А глаза большие и серые, и возле глаз - тоненькие морщинки, такие тоненькие, как будто их процарапали иголкой. Мама подолгу смотрит на меня, и у нее начинают мелко вздрагивать губы. Тогда она уходит на кухню. Но через несколько минут я опять зову ее и рассказываю о профессоре Сокольском и его галантамине, который ставит на ноги таких ребят, как я. Честное слово! И мама гладит меня по перепутанным волосам и чуть заметно улыбается. Я изо всех сил расхваливаю новое лекарство - мне не до футбола, только бы улыбалась мама.

Мама работает швеей-мотористкой на швейной фабрике. Шьет костюмы, пальто, платья. Иногда по вечерам она рассказывает мне о своей фабрике, о какой-то лекальщице Зойке, которая опять сделала не совсем точное лекало, и поэтому забраковали целую партию костюмов. Мама здорово ругает эту Зойку, а потом, словно спохватившись, жалостливо говорит:

- Господи, грех-то какой! Молодая она еще… Только-только школу окончила. Научится.