Иван Серков - Мы - хлопцы живучие. Повесть

Тоже мне невидаль! А наше городище чем не гора? Зимой не каждый съедет на лыжах. Иной как грохнется - только снег столбом. Бывают, конечно, горы и повыше. Директор говорит, что прямо под облака, что на их вершинах живут орлы.

Что ж, может быть. И я не прочь был бы повидать те горы и тех орлов. Но как они не понимают, что не в чем мне туда ехать? Не стану же я трясти своими латанными-перелатанными штанами по всему Советскому Союзу.

А море я когда-нибудь видел? Купался я когда-нибудь в море?

А то они сами не знают. Купался я много, да только в Ситняге. Видел половодье. Иной год Сож разливается, как море, тот берег еле-еле разглядишь. Только и разницы, что вода не соленая.

А дельфинов я видел? А настоящие океанские пароходы? А шторм? А бурю?

Тут я и сдался. Что-то такое морское шевельнулось у меня в сердце. Забылись дырявые штаны, и малость приглохла тоска по неполученному солдатскому галифе. Так и быть, поеду в их Артек, если он в самом деле на море.

И до исхода дня, бегая за бороной, я все пытался представить себе море. Какое оно? Вспомнилось все, что успел прочесть в книжках из школьной библиотеки. Мое море спокойное и доброе, суровое и таинственное, с островом Буяном, на котором «пушки с пристани палят, кораблю пристать велят». Море - это капитан Немо и Робинзон Крузо, пираты и людоеды, осьминоги и акулы, кораблекрушения и не открытые еще острова. Возле Артека, видно, ничего этого не будет, зато я могу увидеть крейсер или даже подводную лодку. А то, если хочешь, кит заплывет или к берегу прибьет бутылку с каким-нибудь таинственным письмом. Да мало ли что может приключиться на море! Это вам не наш Ситняг, где кроме лягушек да окуней ничего больше не увидишь.

Жаль, что Санька со мной не поедет. Конечно, я ему все потом расскажу, когда вернусь домой, если вообще вернусь. А то могу устроиться на корабль юнгой или хоть каким-либо подметалой, пока вырасту. Везет же другим, так почему мне не должно повезти?

Словом, под вечер я пришел с работы полностью настроенный на морской лад. Так и сказал бабушке:

- Еду на море! В школе путевку дали.

- Как бы еще на акиян не заехал, - такими словами встретила мое заявление бабушка, а когда поняла, что я не шучу, поблагодарила: - Вот спасибо тебе, мой внучек! Ты, стало быть, на море, а мы с Гришкой куда?

Конечно, она не против. Как говорится, дай-то господи. В другое время сама, может быть, сказала бы:

- Езжай ты, хлопец, в свой Артек, потому что глядеть на тебя страшно.

А нет, так взашей бы вытурила. Какая же это бабка не желает своему внуку добра? Но сейчас у нас не больно гладко получается. Сама она на ладан дышит: сегодня ходит, завтра - повалилась. Глыжка мал: где сядешь, там с него и слезешь. А я, значит, поеду, выгуляюсь там за лето, отъемся на дармовых сладких харчах, а зимой положу зубы на полку. Бабушка, разумеется, не будет сидеть сложа руки, будет из кожи лезть, насколько здоровья хватит. Да ведь одними вот этими ее руками на три рта хлеба не заработаешь. А там, к зиме, и отец придет. Так он же с войны придет - не со щедрых заработков. Вот нам и будет и Артек, и хворобек. Посвищем в кулак.

А что наш директор говорит, так ему хорошо говорить. Ему только бы спровадить. А взял бы да хлеба дал на зиму, да торфу на болоте накопал. Тогда гуляй себе на здоровье, Иван Сырцов. Когда я обо всем этом хорошенько подумаю - могу ехать и на море, и за море.

Стал я думать. Верно, не гладко выходит, не суждено мне побывать нынче в Артеке. И не только рваные штаны не пускают: без отца, без матери куда ни кинь - все клин. Неизвестно, что и делать теперь с этой путевкой.

- Может, Глыжку пошлем? - спрашиваю у бабушки.

Бабушка только вздохнула. Подкормить этого шкилета не мешало бы, да куда ты его пошлешь одного. Ничего он еще не понимает. Отстанет где-нибудь, заблудится.

- Нет, - решила бабушка. - Хватит ему воды и в Ситняге. А бумажку эту отнеси туда, где взял. Так и скажи: «Большое спасибо, да не пора мне сейчас «артекаться».

И до самого ужина она ворчала себе под нос:

- Сирот всегда обижают. У кого матери есть - тем штаны да платья, а за кого некому заступиться - тому Артек.

Отец придет… Отец придет… Об этом теперь у нас в хате часто заходит разговор: то Глыжка спросит, то бабушка, прослышав, что кто-то из односельчан вернулся с войны, тяжко-тяжко вздохнет. Пора, казалось бы, и нашему; она уже долго не протянет. И так зажилась на этом свете. Гляди-ка, семьдесят скоро стукнет, если еще не стукнуло. Кто их считал, эти годы? Это теперь напридумали разных метрик-шметрик, а прежде никаких хворобе-трик не было. Вот она и говорит: если лето проговеет, то и ладно. Дед Пилип, который умер, когда нас с Глыжкой еще и на свете не было, каждую ночь ей снится. Будто бы срубил он новую хату напротив нашей и зовет к себе бабушку жить. Неспроста это.