Оттого лес называется тёмным, что солнце смотрит в него сквозь вершины деревьев, как в оконце, но не всё в лесу увидит.
Так, нельзя ему увидеть барсучьи норы и возле них хорошо утрамбованную песчаную площадку, где катаются молодые барсучата. Нор тут нарыто барсуками множество. Зачем же им столько нор? А всё из-за лисы, которая любит селиться в готовых квартирках и неопрятностью своею выживает хозяев — барсуков.
Уйти бы барсукам на новое место, подальше от непрошеной гостьи. Но место замечательное, переменить не хочется: песчаный холм, со всех сторон овраги, и все такой чащей заросло, что солнце смотрит и ничего увидеть не может в своё оконце. Вот и роют барсуки новые норки.
В солнечное летнее утро вхожу я в лес.
— Здравствуйте, знакомые ёлочки, как поживаете, что нового?
И они отвечают по-своему, что всё благополучно, что за это время молодые красные шишки дошли до половины настоящей величины.
И это правда, это можно проверить: старые, бурые, пустые, висят рядом с молодыми, красными, на деревьях; можно сосчитать, и выйдет как раз половина.
Столетние усилия дерева сделали своё: верхние ветки свои эта ель вынесла к свету, но нижние ветки-детки, сколько ни тащила их наверх матушка, остались внизу, сложились шатром, поросли зелёными бородами, и под этим непроницаемым для дождя и света шатром поселился…
Кто там поселился?
Мы возвращались с охоты мимо этой ёлки. Лада что-то почуяла внутри дерева и стала. Мы думали: выскочит или вылетит?
— Наверно, вылетит тетерев, — шепнул Петя.
И стал смотреть вверх.
— А я думаю, — шепнул я, — заяц выбежит.
И стал смотреть вниз.
Лада стояла.
— Вперёд! — приказал я.
Но она вперёд не шла. И это значило, что дальше нельзя двигаться, что зверь или птица сидит тут же, за первой еловой лапкой.
— Я ударю ногой по этой лапке, — сказал Петя, — а ты стреляй.
«Выскочит или вылетит?» — думал я.
И перекидывал глаза то вниз, то вверх.
Петя ударил по лапке ногой — ничего не выбежало и ничего не вылетело, но зашипело и затукало, как маленький мотоцикл.
Лада ткнулась и заорала: она себе наколола нос о колючки ежа.
Так ничего не выбежало и не вылетело: это был ёж.
Гуляя сегодня с Зиночкой в лесу, мы набрели на старый пень, весь покрытый, как швейцарский сыр, дырочками. Пень казался очень прочным, и Зиночка моя уселась на него отдохнуть. Только села — перегородки между дырочками под её тяжестью разрушились и пень под ней осел, как подушка.
— Скорей вставай! — закричал я.
Когда Зиночка вскочила, мы увидали, как из каждой дырочки пня выползло множество муравьёв: ноздреватый пень оказался сплошным муравейником и только сохранил обличие пня.
Ночью злой хищник филин охотится, днём прячется. Говорят, будто днём он плохо видит и оттого прячется, А по-моему, если бы он и хорошо видел, всё равно ему бы днём нельзя было никуда показаться — до того своими ночными разбоями нажил он себе много врагов.
Однажды я шёл опушкой леса. Моя небольшая охотничья собака, породою спаниель, а по прозвищу Сват, что-то причуяла в большой куче хвороста. Долго с лаем бегал он вокруг кучи, не решаясь подлезть под неё.
— Брось! — приказал я. — Это ёж.
Так у меня собачка приучена: скажу «ёж», и Сват бросает.
Но в этот раз Сват не послушался и с ожесточением бросился на кучу и ухитрился подлезть под неё.
«Наверно, ёж», — подумал я.
И вдруг с другой стороны кучи, под которую подлез Сват, из-под неё выбегает на свет филин, ушастый и огромных размеров и с огромными кошачьими глазами.
Филин на свету — это огромное событие в птичьем мире. Бывало, в детстве приходилось попадать в тёмную комнату — чего-чего там не покажется в тёмных углах, и больше всего я боялся чёрта. Конечно, это глупости, и никакого чёрта нет для человека. Но у птиц, по-моему, чёрт есть — это их ночной разбойник филин.
И когда филин выскочил из-под кучи, то это было для птиц всё равно, как если бы у нас на свету чёрт показался.
Единственная ворона была, пролетала, когда филин, согнувшись, в ужасе перебегал из-под кучи под ближайшую елку. Ворона увидела разбойника, села на вершину этой ёлки и крикнула совсем особенным голосом:
Читать дальше