Евгения Басова - Я здесь живу

Тут и хозяйка наша, и тёть-Света – обе усмехаются.

– В деревне, – говорит хозяйка, – и рассказывать ничего не надо. В деревне и так всё видно-слышно…

Тёть-Света вторит ей:

– Так, так! Ужовы в соседях у меня. Ирина у своего Серёги уж выясняла: что ж не спросили – наши, не наши ли? Написано, что ли, на тех ребятах, что они собакинские? На ваших-то… – кивает она маме.

А мама не понимает:

– А при чём здесь – собакинские? Тех, что ли, можно бить?

Анна Ивановна смеётся:

– Так наши-то с собакинскими всю жизнь воюют. А теперь ещё и какой пруд им сделали! Ваше как раз хозяйство постаралось. Опытное! А нашим ребятишкам, может, тоже хочется – на жёлтый песочек… Вида не подадут, ан хочется, чтобы по-городскому – пляж.

Тёть-Света добавляет:

– Да и до пляжа всяко было… Спокон веку. Как вырастают – невест берут: липовские – в Собакине, а собакинские – в Липовке. А пока ребятишки – бьются…

Мама поморщилась. И гостья стала её утешать:

– Но вы не волнуйтесь, Ирина уже знает, как вышло у них. Всё выведала у мальчонки. И отец не сегодня-завтра приехать должен, Вадим Петрович. Так тот и всыплет ему, тот разговаривать не будет…

– Всыплет, всыплет, – обнадёжила её и Анна Ивановна. – Он как приезжает домой из города, так его сразу всей деревне и слыхать. Серёга объявляет.

Я спрашиваю:

– А как он объявляет?

И обе они, наперебой:

– Так ведь Серёга – сразу и в рёв, да на всю деревню!

– Отец-то его наездами воспитывает, вот и всем слышно…

Я вспомнила Серёгу, как он взмахивает огромными ресницами и смотрит глупо-глупо. Как маленький. Он что, знал уже, что ему одному за всех влетит?

Поздно вечером, когда мы трое спать укладывались, мама вздохнула.

– Скоро уже домой. А завтра сидите во дворе, на улицу ни шагу.

Назавтра нас до вечера не выпускали за ограду.

Мы нарвали в саду полное ведро малины, а потом долго варили из неё варенье. Что делать, если в деревне все с утра до вечера только и знают, что работают. И Катя, и её брат Шурик, и Лёнчик, и Серёга. И для нас занятие нашлось…

Анна Ивановна развела костёр прямо во дворе. Поставила по бокам два кирпича, а на них сверху тазик. И велела всё время помешивать, пока закипал сироп и пока в нём варилась ягода.

Но это не нужно было делать нам вдвоём, и Костя снова принялся играть с Пальмой. Он говорил, что научит её считать – и она станет лаять сколько нужно, по его сигналу.

А мне было достаточно того, что иногда я могу отойти от тазика с вареньем и обнять огромную собаку, уткнуться лицом в шерсть.

Пальма громко дышала, лизала мою ногу возле повязки. Наверно, думала, что мне всё ещё больно.

Костик говорил, что я действую на Пальму расхолаживающе. А здесь как-никак собачья школа, хотя и для одной собаки.

Анна Ивановна пугала меня:

– Гляди-ка, Пальмины блохи на тебя и перепрыгнут!

Но почему-то это мне было всё равно.

Вечером по одному стали появляться вчерашние мальчишки, заглядывать через забор. Чуть только стадо пришло и всех коров разобрали – Катя уже привела брата, чернявого Шурку. Он молчал и глядел под ноги себе. Зато Катя встала – руки по швам, вдохнула воздуха – и выпалила без остановок:

– Просим прощеньица у вас! Это одна я виновата! Шурка прошлую ночь ночевал у Михал Григорича, и я не успела сказать ему, что вы наши, липовские!

Мы с Костей переглянулись и чуть не прыснули.

Шурка спросил:

– Ну, мы пойдём? А то пора тренировку начинать…

Следующим у забора появился парень с пушистыми ресницами. Серёга Ужов. Я только кивнула Косте: мол, гляди, Серёга… А он увидел, что на него смотрят, – и от забора метнулся в куст, спрятался.

В кусте раздалось властное:

– Ну?

Серёга, сникший, снова побрёл к забору и позвал:

– Костя, Лена…

И когда мы подошли, сказал:

– Простите меня, пожалуйста, я больше никогда так не буду делать!

Мы закивали поспешно:

– Простили, простили!

Серёга вздохнул и снова ушёл за куст.

Сразу же они показались с другой стороны – должно быть, с отцом – и вместе пошли по улице. Было слышно, как Серёга канючит:

– Меня же простили! Можно я пойду на тренировку?

При этом он быстро-быстро перебирал ногами, чуть ли не бежал, чтобы успеть за высоким сутулым человеком, который молча уводил его с нашего края улицы. От Катькиного двора, от турника.

Костя закричал вдогонку:

– Мы же простили!

Но Серёгин отец его как будто и не слышал.

Лёня тоже подходил к нашему забору. Спросил у меня, как нога. Потом зачем-то стал объяснять: