Лев Кассиль - Кондуит. Три страны, которых нет на карте - Швамбрания, Синегория и Джунгахора

– Может быть, теперь лысые… э-мюэ… запрещены? – приставал старичок.

Класс с уважением смотрел на него.

– Нет, пожалуйста, на здоровье, – сказал Биндюг, не зная, как отделаться.

– Ну спасибо, – прошамкал старичок. – Давайте познакомимся. Э… Э-мюэ… Я ваш педагог истории, Семен Игнатьевич Кириков. Э-мюэ… Добрый день, троглодиты!

Слово было новым и незнакомым, и мы растерялись, не зная, похвалил нас старичок или обидел. Тогда встал Степка Атлантида. Степка спросил Кирикова:

– Вопросы имеются: из какого гардероба вы выскочили – раз. И чем вы нас обозвали – два. Это насчет троглодитов.

Троглодиты затопали ногами и требовательно грохнули партами.

– Сядьте, вы, фигура! – сказал Кириков. – Троглодиты – это… э-э-эм… э… допотопные пещерные жители, первобытные люди, наши, э-мюэ, прапрапрапрародители, предки… ну-с, э-мюэ… А вы – молодые троглодиты.

– Это, выходит, я – троглодитиха? – грозно спросила Мадам Халупа.

– Ну, что вы! – учтиво зашамкал Кириков. – Вы уже целая мамонтша или бронтозавриха.

– Свой! – восторженно выдохнул класс.

Старичок оказался хитрым завоевателем. Класс был покорен им к концу первого урока. Даже требовательный Степка сперва признал, что «старикан – подходящий малый». Прозвище новому историку нашлось быстро. Его прозвали «Э-мюэ», что по-французски обозначало «е» немое. Кириков не говорил, а выжевывал слова, при этом мямлил и каждую фразу разбавлял бесконечными «Э-э-э-мюэ»…

Э-мюэ не обижался на троглодитов. Он был весел и добродушен. Девочки наши обстреливали Кирикова записочками.

Э-мюэ называл нас в одиночку фигурами.

– Фигура Алеференко! – говорил он, вызывая. – Воздвигнитесь!

Алеференко воздвигался над партой.

– Ну-с, фигура, – говорил Э-мюэ, – вспомним-ка, э-мюэ, пещерный житель… О чем мы беседовали прошлый раз?

– Мы беседовали о кирках и каменном веке, – отвечал троглодит Алеференко.

– Очень скучное и доисторическое. Ни войны… ничего.

– Садитесь, фигура, – говорил Э-мюэ. – Сегодня будет еще скучнее.

И он нудной скороговоркой отбарабанивал следующую порцию доисторических сведений. Отбарабанив, он разом веселел, ставил у двери дозорного и оставшиеся пол-урока читал нам вслух журнал «Сатирикон» за 1912 год или рассказывал свои охотничьи похождения. И внимательная тишина была одной из почестей, воздаваемых Кирикову. Ликующая лысина его постепенно окружалась ореолом славы и легенд. Несмотря на свою близорукость, Э-мюэ разглядел распад класса на партии, и он сам стал делить нас на троглодитов (гимназистов) и человекообразных («внучков»). Это окончательно полонило души старых гимназистов.

Но иногда проглядывало, казалось мне, в этом добродушном старичке что-то неуловимое, злое и знакомое. Оно вставало в конце некоторых его шуток, видимое, но непроизносимое, как э-мюэ, как немое «е» во французском правописании.

Примерно на четвертом своем уроке Э-мюэ обратился к нам с большой речью. В этот день он даже шамкал и мямлил меньше, чем обычно! Но от него пахло спиртом.

– Троглодиты и человекообразные! – сказал он. – Я хочу зажечь святой огонь истины в ваших пещерах… Я расскажу вам, почему меня заставляют рассказывать вам о троглодитах, а об императорах запрещают… Слушайте меня, первобытные братья, мамонты и бронтозаврихи… э-э-мюэ… История кончилась…

– Нет, нет! Не кончилась… звонка еще не было! – возразили из угла.

– Какая это там амеба из простейших так высказалась? – спросил Кириков. – Я же говорю не об уроке истории, а о… э-э-мюэ… об истории человечества… о прекрасной, воинственной, пышной истории… Круг истории замыкается. Большевики повернули Россию вспять… э-э-мюэ… к первобытному опрощению, к исходному мраку… Хаос, разруха… Керосина нет… Мы утратим огонь… Мы оголимся… мануфактуры нет… Наступает звериное опрощение, уважаемые троглодиты… Железные тропы поездов зарастут! Э-э-мюэ… догорит последняя спичка, и настанет первобытная ночь…

– Какая же ночь, когда электричество всюду проведут? – вскочил Степка Атлантида.

– Брось! Правильно! – сказал Биндюг. – У нас на хуторе коммуна все поразоряла.

– Долой про первобытное! Даешь про рыцарей! – закричали из угла.

Класс затопал. Троглодиты скакали через парты.

– Станем же на четвереньки, милые мои троглодиты, – веселился Э-мюэ, – и вознесем мохнатый вой извечной ночи, в которую мы впадем… Уы! У-у-у-ы-ы-ы!!!

– Уы-уы! – обрадовался новому развлечению класс.