Вячеслав Килеса - Юлька в стране Витасофии (сборник)

Принципиально не пойдя в какие-то «Парфюмерии», Поля замерла возле пустого прилавка, с вожделением разглядывая такую близкую и одновременно такую далекую блондинистую красавицу.

— Тетенька! — не найдя другого решения, обратилась она к продавцу. — Хотите, я вам свои стихи почитаю?

— Прочитай, — удивленная неожиданным предложением, разрешила продавец.

Приняв выразительную позу, Поля продекламировала:

— Да-а! — восхитилась продавец. — Замечательные стихи' Придется тебе за них что-нибудь подарить.

— Подарите вон ту куклу — умильно попросила Полина. — Пожалуйста!

Оглянувшись, продавец посмотрела на куклу, потом на ценник и вздохнула: «Не могу, милая, очень дорого. Возьми пищалку: когда ее надуешь, она так пищит, что хоть в комнату не заходи. У меня внук с утра до вечера этим занимается.

— Спасибо! — схватила пищалку Полина и, бросив последний взгляд на куклу, помчалась искать родителей.

Полино приобретение родители обнаружили только на улице, когда визгливые звуки разорвали на клочья гармонию летнего дня.

— Что это? — с ужасом спросила мама, затыкая уши. — И откуда оно у тебя?

После Полиного рассказа мама потребовала вернуться и возвратить пищалку, но папа, рассудив, что подарок делался от чистого сердца, позволил Поле продолжить музыкальное хулиганство, правда, на некотором удалении от родителей.

Магазин «Обувь» поразил семью обилием выставленного товара. То ли день был такой удачный, то ли на торговой базе ожидалось нашествие ОБХСС и она, избавившись от обуви, готовилась встретить дорогих гостей пустыми стенами, — но в мамины руки наконец-то попались чудесные австрийские сапоги («Ах, как позавидует Наташа Кучинская!» — по-доброму подумала мама о своей подруге) и резиновые сапожки для Поли, тут же представившей, как она в этих сапогах залазит на середину самой большой дворовой лужи, и то время как Родька и прочая ребятня робко мочат свои туфли на ее окраинах. Надев для примерки точно пришедшие по ноге сапожки, Поля грациозно шагнула вперед, не заметив, что сапоги связаны недоверчивыми продавцами крепким шпагатом: спотыкнувшись, она ухватилась руками за стеллаж и рухнула вместе с ним на пол. Но даже это событие, ранее вызвавшее бы море слез, не омрачило Полино настроение; поднявшись и сняв сапоги, она схватила их и несла до тети Вериного дома, не поддаваясь на папины намеки о помощи, — а затем, натянув сапоги на ноги, до темноты важно прохаживалась вместе с Муркой по улице, ожидая то ли цветов, то ли аплодисментов, пока какая-то сердобольная старушка, нарушая идиллию, не спросила: «Девочка, тебе ходить не в чем? Такая жара, а ты в резине паришься. Возьми мои старые тапочки!» — после чего Поля, гордо отвернувшись и осознав, что уровень интеллекта не позволяет местным жителям, за исключением Мурки, оценить зеркальный блеск ее сапог, сняла их и спрятала в надежном месте, — пока мама, пытаясь ночью понять, во что такое холодное и мерзкое упирается ее нос, не изъяла Полины сапоги из-под своей подушки.

На третий, предпоследний день пребывания в гостях мамой было намечено два основных мероприятия: заключительный сбор черешни и ужин у двоюродной сестры Гали. У Поли тоже возникли кое-какие идеи, которые она начала осуществлять сразу после того, как была изгнана с черешневых плантаций, где пыталась внедрить новый, более прогрессивный способ съема черешен: не срывание ягод руками, а сбивание их камешками. Но, как все гениальное в нашей жизни, этот метод не получил поддержки большинства, и даже неблагодарная Мурка, которой случайный камешек попал под глаз, присоединила свое «Мяу!» ко всеобщему вотуму недоверия. «Ничего, скоро они все попросят у меня прощения, особенно мама с ее вечной нехваткой денег», — размышляла Полина, карабкаясь по неосмотрительно оставленной тетей Верой лестнице к чердачному окну ее дома. Целью Полиной экспедиции было обнаружение и присвоение клада, наверняка спрятанного в таком загадочном и темном месте, как чердак. Конечно, на Полином пути могли возникнуть различные опасности, в том числе и пираты, но для них был приготовлен острый гвоздь, который, если что, мог с легкостью проткнуть самый толстый живот.