Потом? Когда все вместе сядут пить кофе? Стефана-то нет! Взял куртку, немного денег — и вниз по бесконечной лестнице! А внизу сразу налево, вокруг дома, на мост — вон он уже бежит по набережной! На парапете сидят чайки, все в ряд, наглые такие — хоть руками хватай!
Обернулся он только один раз и увидел: стоит дом башня во всей своей красе, многие окна раскрыты, и если бы кто-нибудь сейчас выглянул, не разглядел бы Стефана — так далеко он убежал… Повернувшись к дому лицом, Стефан делает несколько шагов вдоль парапета — в душе и радость и прощание! Пусть Герман теперь знает! Пусть! А мама-Сусанна? Она испугается, будет тревожиться, ночь не спать… И сразу радостного и такого победного чувства как не бывало.
Стоит Стефан у парапета, не сводит глаз со своего дома, как будто он отсюда может разглядеть окно, из которого сейчас мать смотрит. Нет, не находит он его! Дом серый и чужой. Ивы на берегу зелено-желтые… не прошло и пяти часов, как они с Губертом там сидели, Губерт еще очень хотел на Огненную Землю… Как все изменилось с тех пор!
Отвернулся Стефан, сделал несколько шагов и снова побежал, словно ему есть куда спешить. Справа — кусты, каменная лестница. Здесь их Канадка подкараулил. «Дебил», как его Губерт называет. А Губерт-то теперь один остался… Нет, и Гаральд-каноист там и Лариса! Но Стефану надо бежать, назад дороги нет… Углубленный в эти мысли, он вдруг видит на скамейке каноиста! Кого это он ждет в новых сверхсиних джинсах?
— Гаральд! — зовет Стефан. — Как это ты здесь?
— Здесь, как видишь. А они что ж, отпустили тебя?
— А что ты еще знаешь?
— Вроде бы все знаю.
— Я сам убежал, — говорит Стефан.
— Сам? Ну, потом вдвойне расплачиваться придется.
— «Потом» не будет. Я к бабушке уеду.
— К бабушке? — говорит каноист, приглаживая бороду и долго рассматривает Стефана. — Значит, к бабушке. Удрать задумал.
— Вот-вот.
— И никто ничего не знает?
— Никто.
— Присаживайся, — говорит каноист. Но Стефан не садится. Каноист отодвинулся и хлопнул рукой по скамье. — Садись давай!
— Времени нету.
— К бабушке хочешь? Ну-ну. Но то, что вы с раствором натворили, никуда не годится. Глупость великая!
— Что было, то и было. Пошутили.
— Вздор! Глупость! Как варвары вели себя!
Стефан недовольно поглядывает на каноиста. Слово «варвары» ничего не говорит ему. Но спрашивать он не хочет, хотя у Гаральда сейчас вид вполне образованный: небрежно откинулся, нога в туфле с высоким каблуком покачивается.
— Варвары! — повторяет он. — Вели вы себя как полные идиоты.
Это уже понятнее, всякий сразу поймет. Следующие слова тоже.
— То, что вы сделали, ни к чему хорошему не приведет.
— А мы и не думали, — говорит Стефан.
— Еще того хуже. Я-то считал, что вы ради детской площадки…
— Как ты в объявлении, да?
— Думал, в этом духе, с этой же целью.
Стефан кивает и даже улыбается.
— Твое объявление тоже ни к чему не привело.
— Сразу, конечно, не привело.
— И через сто лет не приведет. Разделали ж тебя. Что, понравилось?
— Не сказал бы, но — уже забыто. А кто тебе нака́пал?
— Артур, — говорит Стефан. — А Герман забрал ключ от вашего вагончика.
— От вагончика? Спасибочки! Ну, у него-то он будет в сохранности. А ты, значит, драпанул, и всё?
— Я должен, — говорит Стефан.
— Решить это ничего не решит.
— Все равно — должен.
— И «все равно» ничего не решает.
Стефан молчит. В неважнецком положении он оказался перед каноистом. Его взгляд говорит об этом яснее ясного. Стефан хорошо чувствует и в то же время понимает, это последнее препятствие! Не возьмет он его — тогда он пропал, придется возвращаться, к бабушке он уже не поедет — не только сегодня, никогда! Не хватает еще, чтобы Лариса явилась. Может, она уже спускается по лестнице, вон там идет вдоль парапета — чайки там взлетели…
Следя за чайками, Стефан говорит Гаральду:
— А ты что тут сидишь? Так просто сидишь, да?
— Воскресенье — вот и сижу.
— Ларису ждешь?
— Хитер, собака! А ты-то — хорош, оставляешь нас тут одних! Завтра второе объявление повесим.
— Завтра? Вот заваруха будет.
— Этого и добиваемся. А ты — удирать. О Ларисе ведь тоже не подумал?
— О Ларисе?
— Это я к примеру говорю. Но есть и еще кое-кто, о ком тебе следовало бы подумать.
— Об отряде, да? О половине отряда?
— И еще о второй половине — обо мне.
— Ясно, о тебе! Я уже давно думал: вторая половина отряда — ты!
— И все равно — дралка?
Читать дальше