— Не могу я, — шепчет Губерт. — Не могу. Я гидрант открутил.
Тихо по-прежнему, но уже чувствуется — сейчас разразится смех: ха-ха, Губерт гидрант открутил! Не Стефан, а Губерт!
А ведь Губерт тоже здесь был, когда Стефан признавался. В понедельник это было, перед строем, можно сказать. Может, этот Губерт чокнутый?
— Сядь, пожалуйста, — говорит Лариса. В эту минуту она очень серьезная и раздавшийся было смешок усмиряет одним движением руки. Скрестив затем руки, она смотрит на Губерта. Нет, он сказал правду, не выдумывает… — Если это был ты… — продолжает Лариса.
— Да, я.
— Если это был ты, почему же тогда Стефан говорил, что это сделал он?
Губерт молчит, Стефан тоже, но один из мальчишек, Парис Краузе, выкрикивает:
— Губерт сдрейфил! Я в воскресенье их обоих вместе видел. Видел, как Губерт удирал. Сдрейфил он.
Стефан рванулся было с угрозой вперед, но тут же сел: оба кулака подпирают подбородок, взгляд уперся в спину Марио Функе.
— Я спрашиваю только двоих, — говорит Лариса, — Стефана и Губерта. Я жду. Говорите.
— Ну и пожалуйста! — говорит Стефан. — Мы вместе открутили.
— Вместе — это уже лучше. — Лариса улыбается. — Но кажется, Губерт не согласен с тем, что ты сказал?
— Честь и хвалу — себе одному! — выкрикивает правый Функе, Марио значит.
Смешки, шушуканье. Губерт косится в сторону Стефана, очень осторожно, только чуть-чуть, только пока он видит кончик носа Стефана. И нос этот очень сердит.
— Я сам открутил и удрал. Испугался очень, — говорит Губерт.
Парис Краузе оборачивается, Марио Функе оборачивается — оба торжествуют. Лариса останавливает их взглядом.
— Вам-то что надо? Он сказал правду. Он поборол свой страх.
На секунду Губерт поднимает голову. Лариса продолжает:
— Да, да. Губерт преодолел свой страх, и мы рады этому, хотя сам он сидит мрачнее тучи.
— Он все еще боится, — говорит Аня Ковальски.
— Ты считаешь, он боится?
— Еще как! — выкрикивает Парис Краузе, хотя его никто не спрашивал.
— Ты-то куда лезешь! — обрывает его Аня. — Вы лучше Стефана спросите.
Стефан слышит свое имя: Аня его произнесла, и это рождает в нем странно-счастливое чувство. Аня произнесла его имя! И он знает, что она сейчас смотрит на него, смотрит, как Тассо, из-под челки своим спокойным взглядом: ты скажи, скажи, дорогой.
Разве Губерт все еще боится?
Ну как — боится он или нет?
«Боится, — решает Стефан. — Да, Губерт все еще боится, но я этого не скажу. Не скажу перед всеми этими…»
Пионеры ждут. Ждут и смотрят на него, и тогда он говорит:
— Я не думаю, что Губерт боится, просто он сегодня в расстроенных чувствах.
Уже пять часов, и они едут в бассейн — всего три остановки на городской электричке. Стефану нравится ездить на электричке: двери автоматические, и разгоняется она здорово, будто кто тащит ее вперед — все быстрей и быстрей, совсем быстро! Колеса стучат, колеса поют, и мимо пролетает город — сады, рельсы, дворы, фабрики, машины и много-много людей! И белые, такие высокие новые дома, они светятся, даже когда пасмурно и идет дождь.
Бассейн, в котором они учатся плавать, построен давно, но довольно просторный, и народу собралось много — человек сто пятьдесят. Все из их школы. Вода — градусов двадцать, воздух — теплый и влажный, и чувствуешь себя здесь, как, должно быть, чувствует себя рыбка гуппи в своем аквариуме.
Стефан и Губерт, решив передохнуть, сидят на бортике в самом конце бассейна. Здесь немного потише и можно поговорить, но для Стефана гораздо важней то, что ему отсюда хорошо наблюдать за Аней Ковальски. Вон она стоит прямо напротив. И девочка тоненькая рядом, та, что из Дрездена, Хайделинде Вайссиг. Они прыгают, скачут под душем, брызгаются, визжат, и Стефану отсюда видно, какие красивые ноги у Ани — словно лакированные.
— Ты чего это так смотришь? — спрашивает Губерт. — На эту, что ли?
— На какую «на эту»?
— Вон на ту, — говорит Губерт и кивает туда, где Аня и Хайделинде прыгают под душем.
На Ане — белый купальник. Купальная шапочка — тоже белая и вся в розанчиках, как кочан брюссельской капусты. Но про капусту и розанчики Стефан никогда бы вслух не сказал. Шапочки с розанчиками сейчас особенно модны.
— Ты вон на ту толстуху смотришь, признавайся!
— Никакой я толстухи не вижу. Где, говори, где?
— Здрасьте! Да эта, как ее зовут… позабыл я.
— Как зовут? Про кого ты? Как ее зовут, говори!
— Ты сам знаешь.
— Аня? Ты это про Аню Ковальски?
— Ну вот ты и признался.
Читать дальше