Виктор Голявкин - Собрание сочинений. Арфа и бокс. Рассказы [сборник litres]

Я иду на кухню, наливаю отцу супу, почему-то в жестяную миску. Он есть не хочет.

– Фурия, – говорит он про мать. – Сущая фурия. В Гражданскую, помню, влетаем в село, бегу к самому богатому: «Давай коней! Нужны свежие кони». Тот сидит, рожа оплывшая, как пузырь надутый, коней не дает. А на комодике у него рюмочки стоят гранененькие, с розовым отливом, так в ряд и выстроились. Я вынимаю револьвер, прицеливаюсь, раз! – одной розовенькой нету. «Будут кони?» – спрашиваю. Он молчит. Я вторую рюмочку, третью, четвертую… Он видит, всю у него посуду перебьют, а потом, того гляди, и за самого примутся. «Пожалуйста, милости просим, – говорит, – коней…» Пока что-нибудь стеклянное не грохнешь… Обычная история…

Мать молчит за дверью. Прислушивается.

– Убери суп, – говорит отец. Криво улыбается. – Ишь ты, в железяке притащил, умен. Надо же, сообразительный у меня сын. Ты там чего-нибудь бронированного не подыскал?..

Я привык к этим сценам.

Когда я самостоятельности не имел, тогда другое дело было, а теперь я уже ко всем этим дискуссиям спокойно отношусь.

Поскольку я самостоятельный.

Я выхожу на площадь.

В руках у меня ведро с краской и кисть.

Расставив ноги, пишу на асфальте:

ВСЕМ! ВСЕМ! ВСЕМ!

НАГОРНЫЙ ПАРК КУЛЬТУРЫ И ОТДЫХА

БОЛЬШОЙ КАРНАВАЛ!

ФЕЙЕРВЕРК! ФЕЙЕРВЕРК!

ТАНЦЫ! АТТРАКЦИОНЫ!

Буквы аккуратные получились и строчки ровные.

Пишу дальше:

ДО УТРА!!! ДО УТРА!!!

Работа мне эта нравится. Хотя и ночью приходится. Никто над тобой не командует (хватит мне командиров разных!), и никто тебе не мешает, а потому и стараешься, потому и работать приятно.

Город спит.

Отучиться бы только язык высовывать, какая-то отвратительная привычка! Как спрячу язык – строчка криво. У других еще хуже привычки. Была же у одного нашего знакомого привычка после каждого слова «Ай-Петри» твердить! «Здравствуйте, – говорит, – Ай-Петри, я вас давно не видел, Ай-Петри, как ваше здоровье, Ай-Петри, как сын, как с деньгами, Ай-Петри?» Мы ему должны были деньги, так он всегда спрашивал, когда ему вернем, а мы не возвращали. Помнится, смешной разговор произошел, до сих пор у нас в семье смеются: «Когда же вы мне отдадите, Ай-Петри, мои деньги, Ай-Петри?» – спросил он отца. «Потерпи еще немножко, – сказал ему отец, – войди в мое положение…» – «А вы, Ай-Петри, в мое положение не хотите войти, Ай-Петри?» – сказал он. «Мы в твое положение входим, Ай-Петри», – сказал ему отец нечаянно. Тот побледнел и говорит: «Передразнивать себя я никому не позволю, а долг потрудитесь возвратить в самое ближайшее время, независимо от вашего положения, ибо мое положение мало чем от вашего отличается и ваше положение не меняется». И ни разу «Ай-Петри» не произнес. Когда он ушел, мы подумали: вполне возможно, он с этого момента перестал твердить свое «Ай-Петри».

А у моего друга Алика – он тоже рисовал отлично, уехал он после с родителями в Москву, – так вот у него все «шикарно» выходило: «шикарная погода», «шикарный футбол сегодня видел», «шикарная вода в море» и так далее. Все у него «шикарно». Даже когда он гриппом заболел, заявил мне: «Эх, и заболел же я шикарно, две недели в школу не ходил!» Да и вправду он был шикарный парень, мой лучший друг, но уехал он в Москву…

Опять язык высовывается!

Приятно все-таки быть самостоятельным человеком.

Шаги слышу. Кто-то идет.

Подходит.

Стоит, на мои буквы смотрит.

Я и внимания не обращаю, мало ли кто там проходит! У меня работа. Ответственная. Некогда мне на каждого прохожего внимание обращать.

– По линейке или без линейки? – спрашивает.

Я ему ничего не ответил. Чего на глупые вопросы отвечать. Не смотрю даже.

– Неужели без линейки? – говорит. Хотя видно, что без линейки. Он же видит, никакой линии нет там, да и линейки нет, чего ж тогда спрашивает?

А он опять:

– Так без линейки и шпаришь?

– Да где ж у меня линейка? – говорю. – Ну, где вы видите у меня линейку?

– Ай да ай! – говорит. – Ну, бальзак!

Что еще за «бальзак» такой, смотрю на него: пьяный, что ли, в компании задержался, да нет, вроде не пьян, а по ночам шляется.

– А я смогу? – говорит. – Дай прошвырнусь.

– Иди прошвырнись, – говорю, – где-нибудь, а потом приходи.

В ночь работаешь, а тут этот умник. Со своими словечками. Тоже мне блатной нашелся. Я кисть не дал. Он обиделся: