Леонид Жариков - Флаги над городом

— Первая ласточка, товарищи! — закричал один из рабочих, спрыгивая на ходу с паровозика. — Ласточка революции! — И он мелом написал на боку паровозика эти слова.

«Кукушку» обступили, ласково ощупывали, грелись о её тёплые бока. Я тоже погрел руки, а Уча даже взобрался на буфер и сидел там, побалтывая ногой и весело размахивая деревянным костылём.

Управляющий заводом дядя Гусейн пожал машинистам руки и сказал:

— Придёт время, товарищи, когда у нас будет много больших паровозов. А эту «ласточку» мы сбережём как память о первых днях Советской власти, память о нашем свободном, коммунистическом труде.

«Кукушка», казалось, тоже слушала дядю Гусейна, тихонько сопя и распуская по сторонам белые усы из пара. Потом она подцепила вагон с углём и, отдуваясь, повезла его в кузнечный цех. Скоро она снова вернулась, притащив паровозный кран с длинным изогнутым носом. Он стал грузить на платформы железный лом.

Вдруг невдалеке раздался взрыв, за ним другой. Земля вздрогнула так, что я чуть не упал.

— Козлы рвут! — услышал я чей-то радостный возглас. — В доменной козлы подрывают!

Напрасно я испугался. «Рвать козлы» — это значит очищать внутренность печи от застывшего чугуна. Теперь ожидай, что скоро пустят доменную печь, а потом — мартеновские, а за ними — прокатные станы!

Невозможно было удержаться, чтобы не работать. Вместе со взрослыми мы принялись за дело — собирали разбросанный инструмент, очищали от снега дороги. Я даже снял старую телогрейку, чтобы легче было. Никакая игра не казалась мне такой увлекательной, как эта работа. Особенно радостно было оттого, что я работаю бесплатно, на пользу революции. Если бы мне давали тысячу рублей, я и то не взял бы. Бесплатно работаю, на революцию! Сам товарищ Ленин пожал бы мне руку.

— Молодцы, ребята! — подхваливали нас взрослые. — Старайтесь, это всё для вас делается: вам доведётся в коммунизме жить!

— Мы и так не отстаём, — ответил за всех Васька. — Шибче, ребята, лучше старайтесь!

— Правильно, Вася, подгоняй хлопцев.

Один из рабочих увидел вдали, над трубой кузнечно-костыльного цеха, чёрный дым, и зазвучали отовсюду оживлённые возгласы:

— Дым, дым!..

Галки, горланя от радости, закружили над дымом — погреться слетелись. До чего хорошая жизнь началась: даже птицы повеселели!

В самый разгар работы Уча, рывшийся в снегу, закричал нам:

— Сюда, скорее сюда!

Из-под железного хлама он вытащил ржавые, покрытые инеем кандалы — страшную, похожую на живую змею, цепь с двумя «браслетами» на концах.

— Оковы, — мрачно проговорил Васька, шевеля звенья цепи.

Ребята, притихшие, молча разглядывали цепь. Я тоже робко притронулся к холодной стальной змее. Васька выпустил кандалы, и они скользнули из рук, звякнули и свернулись клубком.

— Это в них Джон Юз рабочих заковывал, — сказал Абдулка.

— Конечно, — подтвердил Васька.

— Хорошо бы заковать буржуя! — угрожающе выговорил Абдулка.

— Давайте Сеньку-колбасника закуём, — предложил я.

— А что? Верно! — сказал Уча. — Поймаем и закуём!

Васька молчал, не то обдумывая, как лучше заковать колбасника, не то колеблясь — стоит ли пачкать руки.

— Сеньку неинтересно, — сказал он. — Юза бы заковать!

Заковать Юза, конечно, было бы хорошо, но Юз сбежал, а Сенька под рукой. Выманить бы его сейчас из дому, затащить в сарай и заковать — пусть бы орал. Вот почему я, когда Васька, размахнувшись, закинул кандалы в снег, пошёл туда, где они упали, поднял и опустил их за подкладку телогрейки через дыру в кармане. Неловко было ходить — кандалы перевешивали на один бок и противно звякали, но я не захотел расстаться с находкой, затаив злую думу против ненавистного колбасника. Ведь я не забыл и никогда в жизни не смог бы забыть того, как сын лавочника Сенька Цыбуля, издеваясь, катался на мне верхом.

Помню, Васька тогда болел тифом, и доктор сказал, что если он не съест кусок мяса, то умрёт. Я помчался к Сеньке.

Разве можно забыть то, как Сенька стоял тогда у дверей лавки, сосал конфеты и говорил мне: «Ладно, дам, только не за деньги. Буду кататься на тебе верхом».

Разве можно забыть, как он ездил, ездил на мне, а потом убежал. Тяжело было даже вспоминать про этот случай, и я давно собирался отомстить колбаснику…

Весело было в заводе, хорошо работать под музыку, но кто-то из ребят вспомнил об очереди за хлебом. Нужно было спешить, а то Илюха, чего доброго, съест наш хлеб. Ведь давали нам по четверти фунта на душу. Положи в рот — и нет пайка.