Юрий Сотник - Про наши дела

— Ну, о нашей, сгоревшей, конечно.

— Гм!.. Да-а! Тут недоразумение. Это… это… конечно, моя оплошность. Я полагал, вы уже знаете о том, что этот год мы будем заниматься в три смены в помещении десятилетки.

— У-у! — протянул кто-то.

— Да, дружок! Весьма и весьма прискорбно, но что же поделаешь! В районе поднимали вопрос о восстановлении нашей школы, но пришли к убеждению, что за лето не успеем, не хватит материалов и рабочих рук… Заниматься нормально вы будете и в этой школе. Здесь, как я уже сказал, помещение требует пустякового ремонта: побелить стены да починить несколько парт. Ученики десятилетки легко справились бы с такой задачей сами, но я уверен, что никто из вас не захочет явиться на готовенькое.

Конечно, мы сказали, что будем работать, что можем и без десятилетчиков три раза выбелить школу и починить сколько угодно парт, но настроение у всех было испорчено. Весь день удрученные ребята бродили вокруг своей школы, а девочки даже плакали там.

Все же на следующий день несколько наших ребят отправилось домой к Платону Ивановичу, чтобы поговорить с ним о работе в десятилетке. Но он, оказывается, заболел гриппом и не велел пускать к себе учеников. Больше педагогов из семилетки в нашем городе в то время не было. Директор и физик ушли добровольцами на фронт, математичка Ирина Игнатьевна погибла во время артиллерийского обстрела, а остальные или еще не вернулись из эвакуации, или уехали в областной центр на конференцию учителей.

Тошно мне было все эти дни.

Сегодня уже часа три я сидел на подоконнике и чинил ботинок, у которого чуть-чуть оторвалась подошва. Ковырну разок шилом и задумаюсь.

За этим делом и застал меня Андрей Чижов. Он появился перед окном, словно из-под земли вырос. Маленький, с круглой, стриженной под машинку головой, он выглядел очень озабоченным. Он тихо спросил:

— Ты один?

— Один.

— Дай-ка руку.

Я протянул руку. Андрюшка влез на подоконник, соскочил в комнату и уставился на меня, нахмурив брови, которых у него почти не было.

— Ну? — сказал я.

— Понимаешь… — зашептал Андрей. — Я сегодня получил какую-то странную записку.

Он дал мне смятый листок. Я развернул его и прочел:

« Приходи сегодня, четырнадцатого мая 1943 года, в десять часов вечера к сгоревшей школе.

икс »

— И всё?

— Всё.

— Странно! Где ты ее нашел?

— У себя в комнате, на полу.

— Кто-то что-то затевает, — сказал я.

Андрей нагнулся и зачем-то заглянул под стол.

— Как ты думаешь… — зашептал он. — Как ты думаешь: а что, если тут что-нибудь такое?.. А?

— Ну, например?

— Ловушка, например, какая-нибудь!

— Какая там ловушка! Грабить, что ли, тебя собрались?

— Зачем «грабить»! Что, я сам не понимаю!.. А вот что я тебе скажу: мой отец-то ведь военврач, он в госпитале работает…

— Ну и что же?

— Вдруг кто-нибудь хочет выведать его расположение.

— Чье расположение?

— Госпиталя. Я ведь там бывал у папы.

— Глупый ты! — сказал я. — Ты думаешь, что это тебя диверсанты заманивают? Очень нужен ты им!

— Ладно! — сказал Андрюшка. — Что же все это значит?

Кто-то забарабанил в дверь. Я побежал открывать. На пороге стояла Галина.

— Вот уж прямо, действительно, кому-то совершенно нечего делать! — заговорила она, входя в комнату. — Вот уж, действительно, кто-то прямо только тем и занимается, что выдумывает всякие глупости!

— А что такое?

— А то, что мы сидим обедаем… Вдруг в окно влетает камень, обернутый в записку. Хорошо! Прочла, пообедала, иду к тебе, а на двери твоего дома вот эта бумажка.

Она дала мне записки и принялась поправлять волосы.

В обеих записках я прочел одно и то же:

«Приходи сегодня, четырнадцатого мая 1943 года, в десять часов вечера к сгоревшей школе.

икс »

— Кто-то что-то затевает, — сказал я опять.

— Ты пойдешь?

— Надо пойти. Наверное, кто-то разыгрывает нас, но все-таки интересно.

— Глупости! — сказала Галка. — Никуда я не пойду.

Мы ничего не ответили. Мы знали, что она первая прибежит к школе.

Я часто думаю: какой все-таки странный у меня характер! Я был уверен, что все эти записки — чьи-нибудь шуточки. Но чем ближе время подходило к вечеру, тем больше меня разбирало любопытство. Уже в девять часов я выскочил из дому и побежал к водопроводной колонке, возле которой условился встретиться с Андреем. Он был уже там.

Мы отправились к школе, стоявшей у реки, на самом краю городка. Сначала мы громко болтали, идя по немощеным уличкам, где над заборами свешивалась сирень, а за сиренью стояли домики с темными окнами. Но, проходя Осетровую слободку, оба притихли. По обеим сторонам дороги здесь торчали печные трубы, освещенные луной, валялись кирпичи да обгорелые бревна, из-под которых виднелись спинки железных кроватей. Андрюшка боязливо косился на них, да и мне было не по себе.