Анатолий Алексин - Чехарда. Повести

— Поймите, я ничего лишнего не хочу! — продолжал доказывать мужчина, выдавленный из тюбика.

И тут я впервые услышала голос судьи.

— Судиться с матерью — самое лишнее на земле дело. А вы говорите: не надо лишнего… — произнесла она бесстрастным, не подлежащим обжалованию тоном.

«Нужен тот, кто нужен. Нужен, когда нужен… Нужен, пока нужен!» — мысленно повторяла я слова, которые, как врезавшиеся в память стихи, были все время у меня на уме.

Уйдя утром из дома, я оставила на кухонном столе письмо, а вернее, записку, адресованную маме и папе: «Я буду той частью имущества, которая по суду отойдет к бабушке».

— Тряпка… Ничего не смог доказать. Тряпка! — твердила, обращаясь в глубь коридора, дебелая женщина.

Сзади кто-то дотронулся до меня. Я обернулась и увидела папу.

— Пойдем домой. Мы ничего не будем делать! Пойдем домой. Пойдем… — судорожно повторял он, оглядываясь, чтобы никто не услышал.

Бабушки дома не было.

— Где она? — тихо спросила я.

— Ничего не случилось, — ответил папа. — Она уехала в деревню. Вот видишь, на твоей бумажке внизу написано: «Уехала в деревню. Не волнуйтесь: ничего страшного».

— К тете Мане?

— Почему к тете Мане? Ее давно уже нет… Просто в деревню уехала. В свою родную деревню!

— К тете Мане? — повторила я. — К тому дубу?..

Окаменевшая на диване мама вскочила:

— К какому дубу? Тебе нельзя волноваться! Какой дуб?

— Она просто уехала… Ничего страшного! — заклинал папа. — Ничего страшного!

Он посмел успокаивать меня бабушкиными словами.

— Ничего страшного? Она к тете Мане уехала? К тете Мане? К тете Мане, да?! — кричала я, чувствуя, что земля, как это бывало прежде, уходит у меня из-под ног.

1978 г.

Люди, я заметил, охотно признают те свои недостатки, которые фактически являются их достоинствами: «Застенчив я очень!», «Уж слишком я щедр!», «Суровости мне не хватает!»

Но что поделаешь, если я на самом деле застенчив и даже отчасти робок? «Человек без претензий! — говорят обо мне. — Ему так мало нужно…» Но кое-что мне все же необходимо: чтобы тетя Зина была рядом до конца моих дней.

— Моих, Митенька! — поправляет она. — Ведь я настолько старше тебя…

— Жерар Филипп прыгал с крыш, кидался в огонь, скакал на трех лошадях одновременно, а умер в постели. Смерть, как известно, выбирает не по очереди, а по жребию, — говорю я. И ей возразить нечего.

Все годы, которые вместила в себя моя память, я с тетей Зиной не разлучаюсь.

Но вернемся к застенчивости. Именно она заставила меня начать этот дневник: довериться бумаге легче, чем людям. Я не собираюсь повествовать о событиях своей жизни: ничего исторически важного в ней пока что не происходит. Я хочу записывать мысли. Если они будут приходить в голову… И дат не буду указывать: какая разница — вчера посетила меня мысль или сегодня? Сегодня она меня, кстати, не посетила.

Как только появится интересная мысль, сразу начинает казаться, что кто-то ее до тебя уже высказал. Потому, наверно, что все интересное должно же быть когда-нибудь высказано!

Если человек написал за всю свою жизнь хоть одну талантливую страницу, он, безусловно, талантлив, ибо случайно написать такую страницу нельзя. Это известно. А если я выскажу хоть одну мудрую мысль?.. Ведь она не явится дураку! Думаю, нет: мудрые мысли никогда не путают адресов.

«Всякая любовь хороша уже тем, что она непременно проходит», — с циничным и грустным откровением написал кто-то. Кажется, написал… Потому что лично меня такая мысль посетить не могла, а я знаю, что она существует.

Про ту любовь ничего определенного утверждать не могу. Но «всякая»? Нет, неправда! Мы с тетей Зиной можем доказать, опровергнуть… Хотя никто нас об этом не просит.

И все-таки мыслей у меня на целый дневник не хватит. Не наберется. К тому же, их рождают события. Так что от событий никуда не уйдешь!

В школе учитель физкультуры, имевший привычку хохотать, если кто-нибудь из нас падал и ушибался, упрекал меня в безволии: «Женский какой-то характер!»

— Прости, Митенька, иного характера ты у меня перенять не мог, — извинялась тетя Зина. — Под женским игом жить — по-женски выть!

Я сломя голову бросался возражать против слова «иго».

Потому что ее «иго» подарило мне дом, уют и спокойствие: ни одного поступка я без благословения тети Зины не совершал.

Люди часто не верят, что за благополучием в человеческих отношениях не таится ничего, кроме благополучия. Счастье чужого дома вызывает у них подозрение. А иногда раздражение… Мальчишки во дворе дали самому близкому мне человеку прозвище «Буксир Тетя Зина». Их почему-то зло веселит, что этот милосердный «буксир» тянет за собой «баржу», то есть меня.