Нисон Ходза - Конец Дракона

Сложив листок, я спрятал его за рваную подкладку кепки.

Я не спешил: от дома до рынка пятнадцать минут ходу, успею. Со вчерашнего дня я все время думал о разговоре с Иваном Ильичом. Почему я должен играть песню в определенное время и ровно шесть раз? Конечно, за этим кроется какая-то тайна, и моя игра - не что иное, как условный сигнал. Но что означает этот сигнал, кому он адресован?

Ни до чего не додумавшись, я подошел к окну, взглянуть не идет ли дождь, и увидел Люсю. На этот раз она шла одна, без тети Кати… Накинув куртку, я схватил скрипку и выбежал из дома.

Я догнал ее у голых почерневших кустов сирени.

- Люся! С праздником тебя! - крикнул я, обрадованный встречей.

- Тише! Ты с ума сошел!

- Никого же нет…

- Все равно тише. Потерпи! Двадцать пятую годовщину мы встретим громко! С музыкой! Вот увидишь!

- Конечно, громко! Фортиссимо! И мы снова наденем… смотри! - Я расстегнул ворот рубахи и показал ей кончик красного галстука.

- Какой ты отчаянный, Андрей! Ты очень смелый!

- А твой где?

- Спрятан. Но через год мы их не наденем, мы уже будем комсомольцами…

Мне показалось, что Люся выглядит лучше, чем в прошлую встречу.

- Ты сегодня румяная, - сказал я.

Люся взглянула на меня, ее синие глаза неестественно блестели.

- Температура… Плохо мне чего-то… очень плохо,- заговорила она, прерывисто дыша.- Должно быть, заболела…

- Тетя Катя знает, что ты больна?

- Она ушла рано. Я не сказала ей… Ой, как мне холодно…

- Ты лучше вернись домой, Люся, а то совсем расхвораешься.

- Не могу… никак не могу. Сегодня я должна обязательно быть на месте…

Мы свернули на улицу Свердлова, и я заметил на телеграфном столбе выведенную красной краской маленькую цифру: «XXIV». Под цифрой стояло слово, которое я не понял: «Дзор!».

- Смотри! - сказала Люся. - Народ помнит… не забыл. И на афишной тумбе то же написано!

Действительно, и на афишной тумбе кто-то вывел красным слово «дзор!».

- «Дзор»? Что это значит?

- Бестолковый! - Люся перешла на шепот: «Дзор… Это же сокращенно: «Да здравствует Октябрьская революция!»

Да, наш город помнил, какой сегодня день. На другой улице мы увидели на заборе фашистский плакат. Неизвестный художник пририсовал вокруг шеи Гитлера удавку и написал на свастике большие буквы: «СНО!»

«Смерть немецким оккупантам!» - пояснила Люся.

Я огляделся. Ни одного прохожего. Еще рано.

- Подержи скрипку и следи, не появится ли кто…

Вытащив из кепки календарный листок, я накрепко прикол о л его кнопкой под надпись «СНО!».

- Бежим скорее! - Люся явно испугалась. - Мне нельзя рисковать.

- Мне тоже нельзя рисковать, - сказал я. - До десяти часов…

- Что «до десяти часов»?

- Нельзя рисковать. А потом, после десяти, можно…

- Не понимаю, что ты говоришь… - Она облизнула пересохшие губы и спросила: - Проводишь до аптеки?

- Конечно! «У меня в запасе вечность!»

- Тогда пойдем через Глухой переулок. С тобой мне не страшно.

- А без меня?

- Без тебя я хожу другой дорогой…

- Почему?

- Там ведь Васька живет. Я с ним оаз встретилась. .. он грозился…

- Как это - грозился?

- Грозился донести, что мой папа коммунист…

- У, гад! Попадись он мне!

- С тобой я не боюсь… Ты сильный.. . смелый…

Я взял ее за руку. Люся показалась мне такой слабенькой, такой беззащитной и одинокой, что, я и сам не знаю как, у меня вырвалось:

- Люсенька! Я так тебя люблю! Мы всегда будем вместе!

Она шла с полузакрытыми глазами, я услышал, как она тихо повторила:

- Всегда будем вместе…

Мы шли, боясь взглянуть друг на друга. Горячая ладонь Люси лежала в моей руке, и я с тоской подумал, что через несколько минут мы расстанемся до самого вечера. Я и не подозревал, что никогда больше ее не увижу.

Мы свернули в Глухой переулок и сразу перед нами возник Васька Пенов.

- Привет красным тимуровцам! - гаркнул он, осклабившись. - Встретились! Теперь можно и должок отдать, расплатиться!

- Не дури, Пенов! - Люся хотела обойти его, но он заступил ей дорогу.

- Не спеши! Сейчас твой до-ре-ми-фа-соль захрюкает. Получит сполна!

Я не испугался, я чувствовал, что Ваське со мной не справиться.

- Забыл про фонарь! - сказала Люся тяжело дыша. - Хочешь второй получить?

Васька царапнул Люсю бешеным взглядом, и тотчас же глаза его застыли на моей левой руке. Я понял подлый замысел Васьки - сделать меня калекой, чтобы я не смог больше играть. И тут же я вспомнил приказ Ивана Ильича: сегодня от восьми до десяти играть, во что бы то ни стало.