Нисон Ходза - Конец Дракона

Вскочив на ноги, я посмотрел вниз и увидел дядю Ивана и Дракона. Дядя Иван что-то объяснял Штамму, а Штамм мрачно слушал, размахивая плетью. Они подошли к подножию горки, дядя Иван ткнул пальцем в рельсы и отошел в сторону. Дракон остался стоять на месте, чуть склонившись над рельсами. Дядя Иван высоко поднял руку - я столкнул вагонетку. Она покатилась со скрипом вниз. Штамм сделал шаг в сторону. Когда вагонетка с грохотом достигла подножия, дядя Иван вдруг толкнул Дракона двумя руками в грудь и тот оказался под колесами груженой вагонетки. От слабости дядя Иван не смог удержаться на ногах и тоже упал рядом.

Не помню, как я сбежал вниз. Голова Штамма была раздроблена. Дядя Иван пытался подняться, но не мог. Вагонетка задела его тоже. Лицо дяди Ивана было залито кровью.

- Дракон жив? - я скорее угадал, чем услышал его вопрос.

- Убит.

- Ну, теперь ты спасен… Проберись в лазарет… Чтобы никто не видел… Доктор знает, доктор…- Дядя Иван умолк, он потерял сознание.

Мне удалось добраться до лазарета незамеченным.

Лагерный лазарет был разделен на две половины. В одной лежали заключенные, истощенные голодом, измученные непосильной работой. В эту половину часто заходили немецкие врачи. Они смотрели только за одним - чтобы больные не залеживались. «Если русский может сидеть, - значит, он может работать», - заявлял главный врач лазарета Гецке.

На второй половине лежали тифозные и дизентерийные больные. Здесь работали только пленные советские врачи. Ни один немец сюда не заходил. Они боялись заразиться. Санитарами - их было двое - работали пленные чех и поляк.

В лазарете я сразу увидел доктора Козиорова.

- Заключенный тридцать два четыреста сорок ранен, его зашибла вагонетка! - сказал я поспешно.

Доктор схватил меня за руку и втащил в соседнюю комнату.

- Имей в виду, - заговорил он быстро и тихо,- ты пришел сюда в семь утра. Я оставил тебя в лазарете. У тебя температура - больше тридцати восьми…

Теперь я начинал кое-что понимать. Дядя Иван решил убить Дракона, чтобы тот меня не выдал, и условился обо всем с доктором. Доктор скажет, что мы с утра были в лазарете, никто не заподозрит нас в убийстве эсэсовца. Но дядя Иван не предусмотрел, что немцы найдут его лежащим без сознания рядом с убитым Штаммом…

Вблизи лазарета послышались голоса. Доктор выглянул в окно и мгновенно впихнул меня за матерчатую ширму. В еле заметную щелку ширмы я увидел, как два заключенных внесли на носилках дядю Ивана.

Носилки были короткие, для переноски земли, ноги дяди Ивана волочились по полу. Едва заключенные опустили носилки на пол, как ворвался Краузе.

- Где доктор Гецке? - заорал он на весь лазарет.

- Господин оберштурмфюрер, доктор Гецке уехал вместе со своим помощником на два дня в Берлин,- отрапортовал доктор Козиоров.

От злобы Краузе прямо зашелся.

- Тогда слушай ты! Эта падаль, - он показал на лежащего без сознания дядю Ивана, - убил солдата великой Германии. Лечи его хорошо! Мы должен знать, кто помогать ему толкать сверху вагонетка. А потом ему будет такой смерть, что весь лагерь содрогается! Ему и тому, кто толкал вагонетка! Ты поняль?

- Так точно, понял, господин оберштурмфюрер! - Лицо доктора Козиорова было белее его халата.

- Завтра им займется гестапо! - Выходя, Краузе так хлопнул дверью, что зашаталась ширма.

Ушли и заключенные, принесшие дядю Ивана.

В комнате остался один доктор Козиоров. Я вышел из-за ширмы и подошел к носилкам. Дядя Иван дышал часто и тяжело.

«Что же теперь будет, что будет?! - Я не мог оторвать глаз от дяди Ивана. - Они станут пытать его… Из-за меня! Он хотел спасти меня…»

- Немедленно за ширму! - прикрикнул на меня доктор. - Не смей выходить оттуда!..

В час дня я вышел из лазарета.

В кармане моем лежала справка, что я находился в лазарете с семи часов утра до часу дня. Не успел я сделать и нескольких шагов, как меня схватили и привели в лагерную канцелярию. Здесь уже начала работать комиссия гестапо.

За небольшим канцелярским столом сидел тощий румяный гестаповец и перелистывал бумаги в коричневой папке. За соседним столом сидел немец в штатском, с рыжими усиками щеточкой, точь-в-точь как у Гитлера. Гестаповец поднял на меня удивленные глаза.

- Это есть номер тридцать пять двести одиннадцать? Сейчас мы будем знакомиться близко. Ты будешь говорить правда, и тогда тебе наказаний не будет, потому что ты не есть большой. Но если будешь говорить неправда, то тебе будет жалость об этом. Рассказывай бистро, как было дело?