Положив голову на лапы, он всё равно работал. Носом и умными глазами он прорабатывал свою тысячу раз исхоженную территорию. Сардар всегда держал её всю в уме и даже на расстоянии видел и чувствовал всё, что там происходит: и где идёт осторожный олень, и где роет корешки кабан, и где потопал за виноградом медведь…
И если что-то было не так, он приподнимал голову и ворчал: почему его не зовут по тревоге? Пора наводить порядок!
Он так чётко всё представлял, что лежавший за перего-родкой Буран тоже начинал видеть ту территорию. Он улавливал в это время всё - будто у него были глаза Сардара.
А вот когда он улавливал чувства Пирата и начинал смотреть на всё его глазами, у Бурана словно бы под боком появлялась куча свежего сена и начинала дымиться вкусная миска с похлёбкой. Иногда это была почему-то миска Сардара.
А почему - Буран увидел позднее.
Однажды вожатые принесли собакам миски тёплой похлёбки. Сардар, понюхав, отошёл в угол, чтобы запахи не дразнили, пока похлёбка не остынет, и стал вглядываться в свою территорию, работать.
И тут, приподняв край железной сетки, Пират втащил зубами миску Сардара к себе и стал, жадно хапая, хлебать его еду, ехидно глядя, как будет вести себя Сардар. Возмущённый Сардар взвыл от негодования. Он бросался на сетку так, что прибежали и вожатые и повар.
Но за это время хитрый Пират успел мордой протолкнуть пустую миску на место, и повар, показав на неё вожатому, сказал:
- Старый стал твой Сардар. Лопать горазд, а бегать - дудки!
И это было несправедливо, потому что всё было как ра^ наоборот.
Когда Буран встречал плутоватый взгляд Пирата, в голове его тоже начинали твориться непонятные вещи. Он вдруг заранее хитрил, не хотел идти по тропе, его тянуло вытянуться и раскинуть жалобно лапы. Буран начинал на себя ворчать и огрызаться. Это были не его привычки! И он уже знал - теперь точно знал,- что сейчас Пират будет притворяться.
Он и в самом деле однажды видел, как веселившийся недавно Пират вышел на тропу, понюхал-понюхал, потом заме-тался, взвизгнул и отчаянно стал смотреть по сторонам, не понимая, куда это делся след.
Вожатый потянул его дальше, но через каких-нибудь сто метров повторилось то же самое.
Вожатый пнул Пирата, и Буран обрадовался, потому что это было справедливо! Можно было валять дурака на учебном занятии, когда от следа пахло ленью, потому что ка-кому-нибудь человеку тоже было лень прокладывать этот след. Но хитрить, прикидываться на службе было подло. И вожатый так и сказал: «Ну и подловатый пёс!»
Старый Сардар такого себе никогда бы не позволил! Он бежал лучше всех, в любую погоду, когда сытый Пират, прикинувшись захворавшим, валялся на мягком сене.
Как-то целую неделю шли на участке холодные дожди. И так же часто, как шли дожди, приходилось псам бегать в наряд. Но теперь не трём псам, а двум. Потому что, как только пограничники подходили к Пирату, который совсем недавно хитро и нагло смотрел на соседей, он тут же ложился, клал на вытянутые лапы морду и начинал кряхтеть, скулить, ему щупали нос, уши, и вожатый разводил руками:
- Болен!
И если бы Буран мог, он крикнул бы: врёт, он не болен! Болен Сардар! Послушайте, как он хрипит!
Но Сардар скулить не привык. Он поднимался вместо косившего глазом Пирата и бежал - в мокрые кусты, в камыши, в злые колючки, потому что его территория должна была быть в порядке!
Как-то под утро после ночной работы Буран задремал. Во сне он радостно жмурился: ему снился тёплый большой город, море и весёлые полосатые рубахи с полосатыми лапами. Но вдруг в город ворвался нарушитель, за которым он погнался, началась страшная погоня, какой Буран никогда не видел и не знал.
Он открыл глаза и понял, что с его сном смешался сон
Сардара. Это Сардар мчался за противником из последних сил, у него колотилось сердце и свистело в груди.
Уже наступило утро, а Сардар всё гнался, и погоне не было конца… Он должен был догнать нарушителя, хотя, может быть, бежал в последний раз.
Настоящие собаки всегда чувствуют этот последний раз, и Буран волновался и скулил, беспокоясь за товарища.
А беспечный Пират сидел себе как ни в чём не бывало, вертел головой, и, заметив это, Буран наливался злостью, шерсть на нём поднималась, и сдерживал он себя только потому, что пограничная собака должна уметь держать себя, как положено.
Но вот к клетке подошёл вожатый, просунул миску с похлёбкой.
И, почувствовав, что сейчас должно произойти, Буран насторожился.
Читать дальше