Иосиф Дик - Золотая рыбка

Припекало. Солнце поднялось уже высоко, и ни одно облачко не закрывало его спокойного сияния. Стояло погожее бабье лето. На сжатых полях стрекотали мириады кузнечиков. В голубом небе, курлыкая, учительской галочкой летели журавли.

Входя в село, ребята засунули снаряды под рубашки. Около нового сруба их окликнул дядя Матвей:

- Эй, что несёте? Огурцы чужие?

- Не! - задорно улыбнулся Лёва.- Не угадали.

Когда вошли во двор и заперли за собой калитку, Петя устало присел на скамейку.

- Искупаться бы сходить…

Интерес к снаряду у него уже немного остыл. Всё оказалось простым и обычным. Так можно нести и любой кусок железа.

Лёва тоже порядком устал. До оврага было с километр ходу, а снаряды весили килограмма по три каждый.

- Пойдём окунёмся,- согласился он.- Только я сначала эти штуки за сарайкой зарою, а ты, хочешь, почисти пылью запал. Блестеть будет…

Зажав между большим пальцем и мизинцем трубочку запала, Петя стал протирать её пылью. После нескольких движений трубочка из ярко-зелёной превратилась в серо-зелёную, потом этот цвет поблёк, и вскоре за оставшимся сизым налётом уже стали проступать жёлтые блестящие царапины. Запал был сделан из латуни.

«А что, если трубочку разрезать ножом и посмотреть, как там устроено?» - подумал Петя и вытащил из кармана самодельный складной нож. Положив трубочку на скамейку, он надавил ножом на кончик запала. Трубочка смялась. Петя нажал посильнее, и вдруг что-то огненное, что-то очень страшное ударило ему в лицо, в рот, в уши, разбросало руки и опрокинуло на спину.

Очнулся он через минуту. Боли никакой не было. Только на груди лежал тяжёлый камень и мешал дышать. «Умираю…»- подумал Петя и дико закричал. И сразу кто-то сильный подхватил его, положил на мягкое. Пахнуло сеном, и снова в нос ударил тошнотный запах крови. Издалека донёсся чей-то голос, очень похожий на голос дяди Матвея:

- Ах, сорванцы, что наделали!

Петя ясно различил эти слова, понял, что дядя Матвей подхватил его на руки, но всё это как-то проходило мимо сознания. И только один, вдруг неизвестно откуда надвинувшийся женский голос не давал ему покоя. Этот голос выкрикивал одно и то же:

- Петенька, боже ты мой! Петенька!

- Мальчик, проснись! Уже завтрак!

Тёплая женская рука осторожно поглаживала по плечу. Петя сладко потянулся, выпячивая грудь, поднял веки и… ничего не увидел. Испуганно схватился за глаза и, почувствовав на них повязку, сразу вспомнил вчерашнее.

- Где я? - чуть слышно спросил он.

- В больнице, в больнице! - торопливо ответила женщина.- Не волнуйся. Сейчас завтракать будем.

Петя помолчал. Потом, чётко выговаривая каждое слово, медленно спросил:

- А как же я есть буду? Я же не вижу!

«Не вижу!» У Пети внутри похолодело. Ему нестерпимо захотелось сорвать повязки и выскочить из этой жуткой темноты. Но руки не повиновались. Он почувствовал, что от ощущения какого-то нарастающего страха у него начинают путаться мысли.

Скорей, скорей заговорить о чём-нибудь! Но вдруг горло сжала спазма. Петя всхлипнул.

- Ну вот, здравствуйте пожалуйста! - с мягкой укоризной сказала женщина.- Лучше раскрывай-ка рот.

Пете в зубы ткнулась ложка. Каша обожгла губы. Петя отдёрнулся и поморщился.

Женщина подула на ложку.

- И что плакать? - сказала она.- Приедет профессор, посмотрит, и тогда станет ясно: плакать или не плакать.

И Петя услыхал, как несколько мужских голосов около него ответили:

- Верно! Верно!

Пете стало веселее. Значит, не он один такой. После завтрака санитарка Фрося взбила подушку, поправила одеяло и вышла. Петя разговорился с соседями по палате. Их было двое. Один - Борис Фёдорович, бывший лейтенант (он Пете понравился сразу), другой - старшина Афанасий Дмитриевич. Они были ранены во время войны, но до сих пор не могли избавиться от разных осложнений. Свет они видели, но плохо. Еле-еле различали предметы.

- Ох и лежать же надоело! - как взрослому, признался Пете лейтенант.- Лежишь себе и думаешь: провались оно всё пропадом - тоска зелёная! И только одно утешает: не зря пострадал.

- Вам-то что,- вздохнул старшина,- вы-то будете хорошо видеть. А мне-то как придётся - не знаю. Но тоже не робею. Слепой, а жизнь дороже.

Старшина громыхнул спичечным коробком.

- А ты, хлопчик, как пострадал?

Петя почувствовал, как под повязкой вспотели щёки. Ему стало стыдно.

- У меня запал взорвался,- тихо признался он.- Я его ножом разрезал.

- Что?! Что?! - приподнялся на постели старшина. Под ним зазвенели пружины.- Запал взорвался?!