Раджаб Амонов - Весна в краю родников

Я заупрямился, выскочил в прихожую и схватил с полки свое ружьецо. Выбежать во двор мне не удалось, меня настигла бабушка. Она вырвала у меня из рук мою игрушку, размахнулась… Я увернулся и прыгнул через порог на террасу. Бабушка трахнула ружьем о порог так, что приклад разлетелся в щепки, одна из них, отскочив, чуть не впилась мне в шею.

…Теперь все на свете было мне безразлично. Я опустился на пол террасы, глаза мои были полны слез. Если бы сейчас бабушка наклонилась ко мне, пожалела меня, взялась утешать обещанием купить новую винтовку, я бы, наверное, и к этому отнесся безразлично. Вот если бы моя мама тут оказалась в эту минуту…

Но бабушка и не думала подойти ко мне. Что-то проворчав, она вернулась в комнату. А мама… Маму я больше в этом дворе не увижу. Никому нет дела до меня. Никому я не нужен. Я сидел на полу и плакал неслышными слезами, и мне было все равно, видит ли это кто из мальчишек или нет.

В эту минуту хлопнула калитка и раздались чьи-то шаги. Я поднял голову. Это шла к нам тетя Муниса́, мать моего друга Исмаила. Из всех наших родственниц я любил ее особенно.

— Да буду я жертвой за тебя, вставай-ка! — ласково обратилась она ко мне. — Ну-ну, не распускай нюни, ты ведь уже не маленький. Твоя тетушка за тобой пришла, а ты не рад? Вставай, пойдем к нам.

Она подхватила меня под мышки, приподняла, прижала мою голову к своей груди. На меня пахнуло материнским теплом.

Похоже, тетя Муниса уже знала откуда-то, что я тут сижу горюю. Но кто мог ей об этом сказать?

Я огляделся и увидел, как на дальней крыше мелькнула голова Исмаила. Вот кто позаботился обо мне, не иначе. О Исмаил, Исмаил, мой лучший друг!

В доме у тети Мунисы я отогрелся душой. Накормив и приголубив меня, тетушка ласково и серьезно наставляла:

— Ты на бабушку не очень обижайся… Ведь ты один у нее и остался, Раджаббойджа́н!

Тетя рассказывала мне, как сложилась судьба бабушки:

— И она была когда-то молода, красива, да горемычная ей доля досталась… Грубым, бессердечным человеком оказался ее муж — твой дед. Твоему отцу еще не было и четырех годочков, как твой дед привел в дом вторую жену, оскорбил нашу Мухаррам. Но ты знаешь свою бабушку! Она уже смолоду не позволяла топтать свое достоинство. И она порвала с мужем, посвятила свою молодость единственному сыночку, растила его. Чтобы он был сыт и здоров, ткала карбо́с [20] Карбо́с — хлопчатобумажная ткань. , шила ватные халаты, пекла лепешки для продажи… Чем только не занималась! Вертелась как белка в колесе, зато вырастила такого сына, поставила его на ноги. Жить бы и радоваться, да бог прибрал Амонджана… Не сломило это бабушку, сильная она духом. Всю любовь на вас перенесла, на двух своих внучат, все приговаривала: «Лишилась большой лепешки, зато приобрела две лепешечки». Это она о тебе и твоем братике так…

Я не раз слышал грустную историю моей бабушки и раньше. Ведь женщины как соберутся вместе, так и нет конца рассказам друг о друге. Бабушка тоже рассказывала о себе, о своей прежней жизни. Так что ничего нового я от тети Мунисы не услышал, но сегодня история жизни моей бабушки запала мне в сердце. Я уже и сердиться не мог, хотя ружья мне было очень жаль.

Подумать только, какое горе она пережила из-за моего черствого дедушки, а все равно доброты не потеряла. Женщины вспоминают, удивляются, что она не питала злобы к той, которая заняла ее место, к своей сопернице — кундо́ш. Даже называла ее детей «сынками», а те тоже обращались к ней по-родственному: «бува́» — «матушка». Когда бабушке передали, что кундош умерла от воспаления, думаете, это вызвало у бабушки радость? Как бы не так.

— Бог покарал ту, которая сделала вас несчастной, заняв ваше место, — сказала передавшая.

— Не говорите так, — ответила бабушка, покачав скорбно головой. — Я знаю, не по своей прихоти и воле стала она моей кундош. Не было за ней вины…

Конечно, случались у бабушки в ее вдовьей жизни и радости; она часто вспоминает, например, как ездила на родину мужа своей подруги Бибиойши, в киргизский город Ош: садилась в поезд, спала на полке, видела невиданное, совершила в Оше паломничество к паланкину пророка Сулеймана.

И сын был у бабушки, свет ее очей, мой отец! Но и горя сколько было. Было и есть.

Права тетушка, нельзя мне обижаться на бабушку, даже если она иногда и погорячится. Но неужто и маму мою тетя Муниса взялась бы выгораживать?

Тетушка словно угадала мою мысль и произнесла раздумчиво:

— Не ожесточай свое сердце против матери, Раджаббой… Ее уход — новая боль для твоей бабушки, горе для тебя. Но мать свою ни в чем не вини.