Майкл Морпурго - Адольфус Типс и её невероятная история

– Вроде бы он славный, – ответила я. Он такой и есть, если только не ковыряется в носу, конечно.

– Одно уж точно, дедушку это порадует, – сказала мама. – А если он станет счастливее, то, может быть, проще будет уговорить его уехать, перебраться к дяде Джорджу. Понимаешь, Лили, они нас всё равно выселят, так или иначе. – Она меня обняла и долго-долго не отпускала. Мама так не делала уже целую вечность. Наверное, она думает, что я для этого слишком большая или ещё что-нибудь, но нет.

Мне уже давно не снился кошмар про папу, и это хорошо. Но я о нём особенно и не думала, а это уже не так хорошо.

Среда, 15 декабря 1943 г.

Сегодня Барри переехал к нам. Он пришёл из школы вместе со мной и принёс свой чемодан. По дороге он чуть ли не всё время скакал и прыгал. Он будет спать в комнате в конце коридора. Дедушка говорит, там спал папа, когда был маленьким. Сразу после чая дедушка повёл Барри кормить коров. Когда Барри вернулся, то по его лицу я поняла: он считает, что попал в рай. Как он говорит, в Лондоне нет ни тракторов, ни коров, ни овец, ни свиней. Он уже решил, что больше всего ему нравятся овцы. И грязь ему тоже нравится, и нравится скатываться со склонов и уделывать куртку овечьими горошками. Маме Барри сказал, что любимый цвет у него коричневый, потому что он обожает грязь, а ещё сосиски. Сегодня я немножко лучше его узнала – маме он рассказывает больше, чем мне. Но я-то слушаю. Конечно, про своего папу Барри много не говорит, но его мама работает в лондонских автобусах «кондукторшей», как он сказал, – это женщина, которая продаёт билеты. Вот почти всё, что я пока о нём знаю, и ещё что он накручивает волосы на палец, когда расстроен, и не любит кошек, потому что кошки над ним смеются. С ним хорошо разговаривать, и он всегда мне улыбается. Но если он теперь живёт с нами, то лучше пусть будет поласковей с Типс, вот что я скажу. В школе он часто накручивает волосы на палец, я заметила это на уроке, – особенно когда что-нибудь пишет. У него не очень-то красиво получается писать. Миссис Блумфелд пытается ему помочь с почерком и правописанием, но он продолжает всё писать задом наперёд. (По-моему, он их боится – букв, я имею в виду). А вот с числами у него всё хорошо. Ему даже не нужно считать на пальцах. Он всё делает в голове, а я так не могу.

Дедушка по-прежнему всем говорит, что не собирается уезжать и никому не даст себя выдворить. Многие пробовали его уговорить: викарий, доктор Моррисон, даже майор Таккер приезжал к нам из усадьбы. Но дедушку не сдвинуть. Он просто живёт, как будто ничего не происходит. Половина деревни уже уехала, даже наш сосед, фермер Джент. Я видела, как вчера от него увозили последнюю технику. Всей его скотины уже нету, на прошлой неделе её отвезли на рынок. Его дом на ферме стоит пустой. Обычно из своего окна я вижу там свет, один или два огонька, но больше его не видно. Теперь там темно, черным-черно. Как будто дом тоже уехал.

Мы видим, что каждый день в деревню приезжает всё больше и больше американских солдат и грузовиков. Дедушка всего этого словно не замечает. Барри сейчас пошёл с ним доить коров. Я недавно видела, как они уходят вместе, топают по двору в высоких резиновых сапогах. Барри выглядел так, будто занимается этим всю свою жизнь, как будто уже давно здесь живёт, как будто он дедушкин внук. Честно говоря, я немного ревную. Нет, это не совсем правда. Я очень сильно ревную. Мне часто казалось, что дедушка хотел бы, чтобы я родилась мальчиком. Теперь я в этом уверена.

Четверг, 16 декабря 1943 г.

Когда завтра закончится школьный день, то закончится и триместр, и это на четыре дня раньше, чем мы ожидали. У нас четыре лишних дня каникул. Урра! Йо-хо-хо! Это потому что нужно вывезти все парты, доски, книжные шкафы – всё-всё, до последнего кусочка мела. Миссис Блумфелд сказала, что американские солдаты завтра придут и помогут нам выезжать. После Рождества мы пойдём в школу в Кингсбридже. Нас будут возить на автобусе, потому что пешком ходить слишком далеко. А сегодня миссис Блумфелд сказала, что так и останется нашей учительницей там. Мы все захлопали, и завопили, и радовались по-настоящему. Она самая лучшая учительница в моей жизни, только иногда я всё равно не совсем её понимаю из-за того, как она произносит слова. Оказывается, она из Голландии, и поэтому у нас на стене висят всякие картинки с Амстердамом. У них там каналы вместо улиц. Она повесила две большие картины, обе нарисовали голландцы: на одной старушка в шляпе, и художника зовут Рембрандт (смешное слово, но так оно и пишется), а на второй разноцветные корабли на берегу, их кто-то другой написал. Никак не могу запомнить его имя – вроде Ван-что-то-там. Я смотрела на эту картину сегодня, когда мы разучивали рождественские песни. Мы пели «Я видел три корабля», и вот они здесь, на стене, эти корабли. Забавно вышло. Я на самом деле не очень понимаю эту песню. Вот приплыли три корабля, но при чём тут рождение Иисуса? Зато мелодия мне нравится. Я её сейчас напеваю, пока пишу.