Анастасия Перфильева - Помпа

У парнишки были немыслимой голубизны глаза, льняной чубчик, он был весь яркий, как василёк в пшенице, и ведро с варом или смолой тащил играючи, с припляской.

— На кой? — спросил, улыбаясь, как ясно солнышко.

— Не на кой, а гражданочка молодая.

Юлька растерялась. Что, Пётр смеялся над ней? Она сказала высокомерно:

— Поручение. Вот. Для срочного изготовленья!

Женька поставил ведро, развернул листок, нахмурил белые, как овсяные колоски, брови.

— От Петра, что ль? Его рука.

— От Лукьяненко Петра Фёдоровича!

— Ты ему родня, что ль?

— Это тебя вовсе не касается! — вспылила Юлька. — Да, я ему родная сестра.

— Ладно. Мур-мур… Клапан? Сточим. В обед! Дюйм с четвертью? Так. Шарик? С шарикоподшипника. Есть! Брын-трын…

Приплясывая, Женька схватил ведро, бумажку сунул в нагрудный карман синей ковбоечки, а Юльке приказал:

— Жди здесь. Не. Лучше гуляй. Придёшь через два часа. Без опозданья. В обед выполню. Гуд бай!

— Гуд бай! — машинально повторила Юлька.

Таким манером юный ученик слесарей Женька Румянцев выставил Юльку с территории совхозной машинно-тракторной станции, и вовремя. Потому что от навеса, где стояли, словно готовые к бою, тракторы и бульдозеры с блестящими плугами, вдруг отделилась большущая фигура в комбинезоне, и зычный голос дяди Феди, Фёдора Ивановича, прогремел:

— Племяш, ты-то как сюда попала?

Юлька поспешно сделала вид, что не слышит, и быстренько ретировалась мимо старикана-сторожа.

Гулять два часа… Эх, часов нету! Ан нет, вон они — большие, чёткие, светятся под навесом. Ровно двенадцать. А где гулять? Под жгучим солнцем? Дудки… Домой возвращаться? Только придёшь, и назад…

Юльку осенило. Виноградники, где проверяет филлоксеру Галя, в этой же стороне, близко. Айда туда!

Обычно бывает так: соберутся где-либо девочки и мальчики, девочки держатся своей стайкой, мальчики — своей. Но те и другие чутко прислушиваются друг к другу.

Так было и сейчас.

Наступил обеденный перерыв. Практиканты-школьники, будущие виноградари, потянулись в тенёк — к оставленным велосипедам, к привезённым бидонам с кашей, борщом, молоком. Застучали мисками-ложками, рассаживаясь под загустевшие уже виноградные плети, которые они нынче подвязывали и чеканили. Кто сидя, кто лёжа хлебали борщ, заедая тёплым душистым хлебом — пекарня в совхозе была своя.

В стаю девочек почему-то затесался Цыбуля. Ленивый, он даже на брюхе не захотел переползти к мальчишкам. Девчонки и рады: принялись измываться над ним, швыряли обглодышами, вязали на макушку косынки, брызгали водой… Цыбуле хоть бы что. Сидел и уплетал борщок с салом, шлёпая толстыми губами.

— Глядите, опять идёт, — вдруг пробасил он с набитым ртом. — Москвичка ваша.

Девочки отпрянули. Галя, вместе с подружками терзавшая Цыбулю, что-то быстро-быстро заговорила, указывая на Юльку, бредущую виноградным коридором.

— Юлька-а! — радостно, во весь голос закричала Галюха. — Здесь мы! Сюда иди!

Минуту спустя Цыбуля перекочевал в стан мальчишек, а Юлька сидела на его месте, энергично работая ложкой, раздувая щёки и причмокивая не хуже своего предшественника. А ещё минут через десять девочки, оттеснив мальчишек и вовсе за соседний ряд виноградника (те, конечно, во все уши слушали, что они там стрекочут), повели Юльку куда-то в неизвестном направлении.

Бригадир Иван-Муха отлучился на часок-другой в контору совхоза за нарядами очень кстати.

Девочки, жужжа, как добрый пчелиный рой, двигались к табачному сараю, темневшему за виноградником. Мальчишки, побросав миски и кружки, крались, разумеется, следом.

Табачный сарай, в котором табаку сейчас никакого не было, представлял из себя большое, манящее прохладой помещение, с утоптанным земляным полом, с прочно устоявшимся, малость кружившим голову запахом прошлогоднего табака, который здесь вязали, готовя к сушке, и с высокой, местами остеклённой, как в оранжерее, крышей. Девчонки втиснулись вместе с Юлькой в сарай, задвинули слегой ворота, и началось следующее: Галя зашептала Юльке что-то в ухо. Юлька поводила глазами, как бы примериваясь. Остальные девочки дружно затрясли кто косами, кто косынкой, кто просто вихрами.

Юлька подумала. С досады щёлкнула пальцами. Эх, гитары нету! Внезапно сделала широкий жест. Девчонки поняли без слов, рассыпались, встали вокруг и замерли в окостеневших позах. Юлька помурлыкала что-то невнятное себе под нос.

Это должно было, видимо, изобразить гитару или подобие отсутствующего джаза. Девчонки молчали, переглядываясь. Одна Галюха, уловив мотив, подхватила его и тут же рассердилась: