Тамара Михеева - Доплыть до грота

А про дорогу тоже рассказывать? Да? Думаете, это самое интересное? Ну, не знаю, идешь и идешь. Идешь и думаешь. Я очень много про родителей думала. И поняла, что все дело в том, что они очень уж друг друга любят. И для нас с Грихой вроде как места нет. Не, я понимаю, что они и нас любят и все такое, они очень заботливые, вообще не придраться, все для нас… но вот… как бы это объяснить? Ну, они будто все время хотят вдвоем остаться, наедине. А тут мы! И каждый со своими тараканами! И мы как бы не даем им наслаждаться обществом друг друга… Ну, не только мы, работа тоже, и всякие там обязанности, типа воскресенья у бабушки с дедом. И поэтому они немного такие… рычащие. Ну, не разговаривают, а рычат, понимаете, да? Не всегда, конечно. Но чаще, чем шутят или нормально общаются.

Иногда я слушаю, как мама болтает со своей подругой, Аней. И мне завидно. Потому что со мной она не разговаривает так никогда. Нет, вру. Иногда она будто спохватывается и приходит ко мне в комнату, садится на мою кровать и что-нибудь говорит. Думаете, я фыркаю или отвечаю односложно, чтобы она отвязалась? Нет, не угадали. Я очень люблю, когда она вот так спохватывается и приходит. Я очень по ней скучаю. Ну, не по маме-которая-должна-воспитать-приличную-дочь, а по маме, которая… не знаю, которая просто мама. Мы вот в детстве, то есть до школы, много с ней гуляли и играли. Я не ходила в садик, и няни у меня тоже не было, мама со мной сидела. У нее сохранилась целая тетрадка всяких моих фразочек и ее рассказов про наши с ней занятия. Она все-все записывала! Когда у меня два года назад была пневмония, она мне эту тетрадку читала перед сном. Так прикольно. Там столько… любви. Ко мне! Наверное, я тогда еще не грызла ногти.

А у Гришки такой тетрадки нет. Когда я спросила почему, мама как-то поскучнела, сказала, что работать вышла и ничего не успевала записывать. Наверное, ему обидно.

Про это я тоже думала, когда шла. Если у меня будут дети, то я всем такие тетрадки заведу, даже если буду пахать как вол. Даже если у меня будет одиннадцать детей! Потому что каждый ведь – отдельный человек и каждому интересно знать, какой он был в детстве. Когда пошел, какое первое слово сказал, и все, что смешного сделал, и как его любили, как вот прямо крышу сносило у мамы от любви и нежности. Потом ведь такого уже не будет. Потом ты начнешь грызть ногти и вымахаешь в стосемидесятипятисантиметровую дылду.

Давайте только я города не буду называть своими именами? А то еще скажете потом, что я кого-то на подвиг вдохновила и карту подробную дала. Так что просто по букве алфавита: альфа, бета, гамма и так далее. А греческий алфавит беру, чтобы вы не забывали, что я все-таки в супер-гимназии учусь, не просто так. Точнее училась. Немного все-таки грустно, что вот так вышло с гимназией. Что пришлось ее бросить накануне экзаменов. Назад, конечно, меня не примут. И вообще не знаю, как теперь выпутываться. На второй год, наверное, придется оставаться. И вот от этого грустно. Ну, все же директор хорошо ко мне относился, увидел какую-то там искру. Я не знаю, куда она делась. Погасла, может, от усталости. Я просто не хочу, чтобы вы думали, будто я это сделала с целью что-то кому-то доказать. Не было такого, правда. Я просто устала как-то вот совсем…

Что было самое страшное… самое-самое страшное? Первая ночевка, наверное. И вторая, пожалуй, тоже. Первый день я вообще легко прошла. По родному-то городу! Топаешь себе, по сторонам смотришь. На ходу бутерброды жуешь, которые дома сделала.

Телефон зазвонил в восемь вечера. Примерно в это время мама с работы приходит. Вот я балда, что сразу его не выключила! Звонок – и я почти нажала «ответить». Хорошо, что палец промахнулся, скользнул по экрану. Я побыстрее телефон выключила. Во-первых, заряжать его негде, и лучше пусть спит, а в какой-нибудь совсем критический момент я его включу. Мало ли… Ну, а во-вторых… Я же понимала, что если отвечу сейчас, то меня вернут. Да я сама вернусь. Потому что вечерело уже. И становилось страшно. Дорога, машины и поля вдоль дороги. На меня прямо ужас накатил. Что мне ночью делать? Завернуться в спальник и лечь в канаву? Так начало мая, холодно еще! И вдруг меня убьют? Не знаю зачем, просто так. В общем, я шла и дрожала. Мерзла. Даже плакала. Сначала тихонько, а потом уже в голос. И еще я устала. Ноги болели. Сильно. Я себя даже ненавидеть начала. Потому что… ну, вот что мне стоит сейчас развернуться, позвонить папе и сказать: забери меня домой? Но нет! Я не могла! Рыдала и шла, как дура, вперед! Папа прав – у меня ужасный характер.