Андрей Зеленин - И снова про войну [Рассказы и повесть]

Из машины с пушкой немного фашистов вылезло. Из грузовика — все, будто горох — посыпались. Все одного слушались.

Василёк увидел — кого. Офицера. Стоял тот подтянутый весь, чистенький, значок какой-то на груди блестит, перчатки на руках новёхонькие — только что зайчики солнечные не играют.

Когда Зинка этого офицера только издалека увидела, поняла сразу: страшный человек. Страшнее господина Вильгельма будет.

Так оно и вышло. Вечером уже.

Зинка с Марией вывозили из коровника навоз. Как обычно впряглись в лямки, приделанные к тяжёлой телеге, и потащились.

Ганна не помогала. Она только в двери постучала, чтобы охранники коровник открыли, сама возле коров осталась. Ну да что с неё взять: управляющий старшей назначил! А старшей ли в навозе возиться?

Телегу нужно было доставить на поле. Точнее, одно из полей, принадлежавших господину Вильгельму.

Охранник с девушками отправился один. Одного для сопровождения хватало. Он-то первый и заметил приближавшегося к ним всадника.

…Господин Отто был сыном господина Вильгельма. И если господин Вильгельм работал на благо Германии, находясь на территории Германии, то господин Отто, будучи офицером великой немецкой армии, воевал на благо Германии за её пределами.

Господин Отто был ранен на Восточном фронте, в России. После излечения в госпитале получил отпуск.

Добрым нравом господин Отто не отличался с детства, так говорил управляющий владениями господина Вильгельма. Теперь же он был жесток вдвойне…

Злой, как хозяин, жеребец, послушный руке всадника, буквально налетел на девушек. Мария едва успела увернуться от копыт, Зинка со страху полезла под телегу.

Всадник захохотал и соскочил на землю. Секунда, две — он смотрел на Марию. Затем схватил девушку за грудь и осклабился в похотливой улыбке:

— Гут!

Мария попыталась вырваться, но немец оказался сильнее. Несколькими резкими фразами он приказал охраннику взять его коня и увести домой. И когда охранник поспешно кинулся исполнять команду хозяина, господин Отто, ничуть никого не стесняясь, стал раздевать девушку.

Треск ткани, крики, удары… Господину Отто нравилось быть жестоким.

Лёжа под телегой, Зинка зажмурилась, закрыла уши руками, но всё равно картина происходящего вставала перед ней как наяву.

Как помочь подруге? Да и помочь ли? За два долгих, очень долгих года неметчины Зинка испытала многое: голод, холод, побои, издевательства. Сил сопротивляться этому становилось всё меньше и меньше.

Но Мария…

Зинка знала, что у Марии есть жених. Когда началась война, они клятвенно пообещали хранить верность друг другу. И что бы ни происходило в поместье господина Вильгельма, как бы ни старались немцы добиться своего, до сегодняшнего дня счастье пусть и криво, но улыбалось доброй полячке.

А то, что Мария добрая, Зинка знала.

Когда после побоев и каменного колодца Зинка вновь оказалась в коровнике, первой, кто помог девчонке, была она. Мария поделилась с ней последним, что у неё было — кусочком хлеба. Она научила Зинку по ночам, чтобы никто не слышал, понемногу сдаивать у коров молоко. Не себе. Хотя очень хотелось — тёплого, парного.

Неподалёку от земель господина Вильгельма находился концентрационный лагерь. По ночам кто-то из работников Вильгельма умудрялся покидать охраняемую территорию. Выходить из коровника ни Мария, ни Зинка не могли. Двери им открывали только, когда нужно было забрать молоко и вывезти навоз. Но в стене коровника было отверстие, закрываемое изнутри и снаружи кирпичом. Через него каждую ночь Мария передавала две-три кастрюльки для кого-то спасительной жидкости. Молоко переправляли в лагерь. Пустые кастрюльки Мария прятала в коровьих кормушках.

Мария неплохо говорила по-русски. Её дом был неподалёку от советско-польской границы. Многие поляки когда-то работали в России. Её отец — тоже…

— Убью!

Зинка вздрогнула, когда услышала этот крик. Даже сквозь ладони, которыми закрывала уши.

Мария, уже лёжа на земле, уже почти без одежды, пытаясь выбраться из-под тела немца, насевшего на неё сверху, силилась дотянуться до камня, что возвышался над снежной пыльцой, припорошившей дорогу.

— Не надо! — заорала Зинка не своим голосом и полезла из-под телеги.

Убьёт Мария немца или покалечит, её расстреляют и другим достанется. Теперь Зинка это точно знала — за одного пятерых на виселицу, а сколько ещё выпорют толстенными плётками?! И кто тогда будет в концлагерь молоко по ночам переправлять? Сколько там людей Богу душу отдаст? Наших не наших — неважно кого: русских, украинцев, поляков, чехов — все люди!