Анатолий Алексин - Говорит седьмой этаж [Повести]

Саша, ухмыляясь, засовывал под кровать мой «командировочный» чемоданчик.

— Ну, накричалась? — насмешливо спросил он. — Теперь умного человека послушайте. Дедушку-то, ясное дело, Петром Алексеевичем зовут. Ты, Липучка, про это не знаешь, потому что только в прошлом году сюда приехала. А мы дедушку уж три года Антоном зовем: он у нас в школе однажды Антона Павловича Чехова изображал… Ну, в постановке одной. Мы «Каштанку» показывали. И еще «Хамелеона». А дедушка, значит, от имени Антона Павловича вел программу и на вопросы отвечал. С тех пор мы его и прозвали. Понятно?

— Понятно… — прошептала Липучка и так виновато взглянула на меня своими зелеными глазами, как наш Паразит после знаменитой истории с куриными котлетами.

— Айда на реку! — скомандовал Саша.

Запирая дверь, он шепнул мне:

— Вообще-то женщин во флот брать не полагается. Но уж приходится. А то ведь такой визг поднимет! Да и команды у нас не хватает.

— В какой флот? — не понял я.

— Там увидишь!..

Когда мы сбежали с холма на золотистый песчаный берег, Саша строго предупредил меня:

— Ты ей не верь. С виду она вон какая веселая, сверкает на солнышке, а на самом деле — хитрая и коварная…

Я с удивлением посмотрел на Липучку: она и вправду очень весело глядела на все вокруг, и рыжие волосы ее в самом деле сверкали на солнышке. «Неужели она хитрая и коварная? — подумал я. — Скажи пожалуйста! А на вид такая приветливая. Хотя мама всегда говорит, что я плохо разбираюсь в людях».

Я глазел на Липучку с таким удивлением, что она спросила:

— Веснушки разглядываешь, да? Много, да? Очень?..

И стала тереть свои щеки, словно хотела уничтожить маленькие и очень симпатичные коричневые точечки.

— Да нет, он просто не понял, — усмехнулся Саша. — Думает, что я про тебя сказал — коварная и хитрая. Ты, ясное дело, тоже хитрая. Но только я про Белогорку говорил. В ней ямы на каждом шагу и воронки студеные… Ты, Шурка, плаваешь хорошо?

Я неопределенно пожал плечами. Это меня один мой товарищ в школе так научил: если, говорит, не хочешь сказать ни да, ни нет, то пожми плечами — все подумают, что хотел сказать «да», но только поскромничал. Липучка, и точно, приняла мой жест за утверждение.

— Ой! — обрадовалась она. — Значит, наперегонки плавать будем! До того берега и обратно. Идет?

Я опять неопределенно пожал плечами, потому что умел плавать только по-собачьи, а всякие там брассы и кроли еще не изучил: давно собирался, да все откладывал из года в год.

Река называлась Белогоркой потому, что в ней отражались и зеленый холм и белые домики. Липучка даже говорила, что она свой домик в воде различает. Но Саша не верил и подшучивал над ней:

— А раскладушку свою, случайно, не разглядела? Или ты ее днем за шкаф прячешь?

Белогорка была довольно широкой и на вид очень безобидной рекой; она петляла между зелеными холмами, точно, убегая от кого-то, хотела замести свои следы. Над берегом нависла песчаная глыба ржавого цвета, словно огромная собака тянула к реке свою лохматую морду. А под глыбой (чтобы дождь не замочил) были аккуратно сложены причудливые ветвистые коряги, балки, доски и бревна разных цветов: белые — березовые, рыжие — сосновые, зелено-вато-серые — осиновые. Тут же валялась старая калитка неопределенного цвета со сломанными перекладинами.

— Наш строительный материал! — гордо сообщил Саша. — Будем флот строить.

— Значит, у нас будет не флот, а плот? — уточнил я.

Липучка снова захохотала:

— Опять в рифму сказал! Опять в рифму!

И стала приговаривать: «Не флот, а плот! Не плот, а флот!..»

Чуть поодаль стоял зеленый шалаш, сложенный из хвойных и березовых ветвей.

— А это склад инструмента и сторожевая будка, — объяснил Саша.

Он осторожно, на цыпочках, подошел к шалашу, вытащил оттуда пилу, топор, молоток, баночку с гвоздями. Потом выволок из шалаша за передние лапы белого пушистого пса и стал всерьез упрекать его:

— Целый день дрыхнешь, да? Эх, Берген, Берген! Да в военное время тебя расстреляли бы на месте. Сразу бы к стенке приставили: заснул на посту! Хорош сторож! Я все инструменты вытащил, а тебе — хоть бы хны!

Выслушав все это, пес сладко, с завываньицем зевнул, фыркнул, стряхнул с морды песок, а потом вскочил на лапы и принялся отважно лаять.

— Лучше поздно, чем никогда, — усмехнулся Саша. — Эх, Берген, только за старость тебя прощаю! Да артист ты уж больно талантливый. — Повернувшись ко мне, Саша объяснил: — Он у нас в «Каштанке» главную роль исполнял. Да еще как! Три раза раскланиваться выходил.