Анатолий Алексин - Говорит седьмой этаж [Повести]

Я так обрадовался, что чуть не полетел со стула и начал говорить совсем громко, забыв, что кругом спят. Опомнился я только тогда, когда в дверях показалась сестра и знаками дала мне понять, что пора уходить. Я встал. И лишь тогда Павка сказал мне:

— Значит, завтра ты уезжаешь?

— Да, завтра днем, часов в двенадцать…

— Саша, я хочу подарить тебе одну вещь на память.

Павка вытащил из-под подушки маленький перочинный ножичек. Ножичек был самый обыкновенный. Но в ту минуту он показался мне необычайно красивым.

— Не надо, не надо! Что ты! — замахал я руками.

Но Павка решительно протянул мне ножичек:

— Нет, ты возьми его. Обязательно возьми. Этот ножичек мне очень дорог: мне подарил его отец. Да я не стал бы дарить тебе какую-нибудь чепуху, я должен подарить именно то, что мне дорого. Ведь мы друзья на всю жизнь!

Я чувствовал, что в ответ тоже должен что-то подарить Павке. Я хотел поискать что-нибудь в своих карманах. Но ни на майке, ни на трусах не было карманов, и мне даже порыться было негде.

— Павка, а что же я-то тебе подарю на память? У меня с собой ничего нет.

— Пиши мне письма о Москве. Я буду их все очень хранить… И очень буду ждать, очень…

Я вернулся в лагерь. Все готовились к вечернему костру. Андрей таскал хворост и сучья.

Я пошел в дом и стал заглядывать во все комнаты. Но всюду было пусто. Только Мастер забрался в темную кладовку и, обвязав лампочку своими красными трусами, совершал что-то таинственное.

Я снова вышел на улицу. И вдруг как-то особенно ясно услышал шум прибоя. За двадцать пять дней я так привык к этому шуму, что перестал слышать его. Я, может быть, в последний раз увидел, как поднимались волны. Они показались мне небывало большими. Они будто хотели подняться как можно выше, чтобы заглянуть к нам в лагерь, добраться до наших белых домиков… Мне очень захотелось проститься с морем.

Я сбросил тапочки и босиком, по острым камням и колючкам, побежал к пляжу. Когда мои ноги погрузились в горячий песок, мне стало так же хорошо, как в тот день, когда я впервые увидел море. Мне показалось, что и море тоже обрадовалось моему приходу, что оно тоже хочет проститься. Волны били мне в грудь, потом широко разливались по пляжу и с тихим шорохом уползали.

Я набрал полную панаму ракушек и побежал обратно в лагерь. Ракушки я спрятал на дно чемодана. Пусть в Москве, в дождливые осенние дни или в зимнюю вьюгу, эти ракушки напомнят мне о далеком южном городке, о золотом пляже, о синем, праздничном море.

Мне захотелось в последний раз пройти по зарослям кустарников, заглянуть в беседку, поваляться на зеленой лужайке. Я шел по аллее в каком-то задумчивом настроении. И вдруг я услышал торжествующий лай. Это Смелый, будка которого стояла неподалеку, узнал мои шаги и лаял, рвался ко мне.

Я отвязал Смелого и начал трепать его за уши. Он радостно крутился у моих ног, лизал руки и ласкался.

И тут в голову пришла мысль, которая заставила меня немедленно разыскать Капитана и даже вызвать Мастера из таинственной, темной комнатушки. Андрея я не позвал.

— В чем дело? — недовольным голосом спросил Мастер, щурясь от яркого света.

— У меня есть одно предложение. Только дайте слово, что согласитесь со мной.

— Посмотрим! — многозначительно сказал Капитан.

— Нет, дайте слово, что согласитесь!

Я нагнулся, обнял Смелого и начал гладить его по белой лохматой груди. Пес даже глаза зажмурил от удовольствия.

— Да в чем дело, в конце концов? — воскликнул Мастер. Он начинал не на шутку сердиться.

— Кто из нас в Москве будет воспитывать Смелого? — спросил я.

— Все вместе, — ответил Мастер.

— Ну да! Мы все перессоримся из-за него. У кого он, например, будет жить?

— У всех по очереди.

— Что ж, мы так и будем таскать его через весь город: из Сокольников на Арбат, а потом в Измайлово?

— К чему ты клонишь? — спросил Капитан.

— А вот к чему. Что, если бы нам пришлось отдать Смелого?

— Зачем отдать? — удивился Мастер.

— Ну… или, вернее, подарить…

— Как это — подарить? Кому? — закричали оба.

Я боялся, что они не согласятся со мной, но медлить было нельзя.

— Давайте подарим Смелого моему другу Павке! А, ребята?

Сперва они помолчали, потом Капитан нерешительно развел руками:

— Да как же он, лежа в постели, будет воспитывать собаку?

— Павке гораздо лучше! — горячо заговорил я, стараясь убедить товарищей. — И знаете, кто нашел улучшение? Профессор Чернобаев!

Последние слова я произнес так, будто фамилия профессора Чернобаева была с пеленок знакома моим друзьям.