Олег Добровольский - День славы к нам идет

— Но как же все-таки де Брион оказался в тюрьме?

— Очень просто… Как и следовало ожидать, он был в числе дворян, аристократов, защищавших Тюильри, и, когда мы ворвались во дворец, пытался бежать через сад вместе со швейцарцами и роялистами. Он переоделся, надел красный швейцарский мундир, чтобы сойти за простого солдата… И те, кто его схватили, думали, что это один из королевских наемников. Но когда стали обыскивать, увидели, что на нем тонкое белье, которое солдаты не носят… И нашли маленькую голубоватую карточку — пропуск для входа во дворец на имя де Бриона… И не только эту карточку, но и письмо. От одного из роялистов-заговорщиков, которые пытались поднять мятеж на юге. В письме говорилось, что защитники трона должны выступить вместе и покончить с революционной анархией, с «якобинским сбродом», вернуть королю былое могущество. Вот каким образом, друзья, граф попал за решетку…

Но хватит о нем. Поговорим лучше о вас, Жан и Пьер… Что вам сказать, что пожелать? Берегите свою честь санкюлота, солдата революции. И помните, что вы идете вершить новую историю мира!..

Солнце скрылось за серовато-сизым дымчатым облаком, и стал накрапывать дождь. Но вот снова засияли лучи и осветили дома, пеструю толпу, синие мундиры волонтеров.

Чувствуя, что наступают последние минуты перед разлукой, Жан попросил отца поцеловать маму и передать ей, чтобы она не беспокоилась, что он напишет, пришлет письмо. И, взяв за руку Николетту, тихо сказал:

— Живи у нас. Мои родители любят тебя. Видишь — дело затягивается, и неизвестно еще, когда ты сможешь со своим отцом вернуться в Марсель… Мне хотелось бы, чтобы ты дождалась моего возвращения…

Доминик, огромный темнолицый Доминик, которого Жан и Пьер совсем еще недавно повстречали на берегу Сены, но который стал для них дорогим и близким другом, растерянно говорил, обнимая подростков:

— Как же я буду без вас? Я так к вам привык! Так люблю! Я уже немолод… Но у меня нет детей. И никогда не было. Вы будто мои дети, мои сыновья… Я мог бы быть вашим отцом… Когда вы вернетесь — это будет самый счастливый день в моей жизни! Поверьте мне, поверьте своему другу, негру Доминику! Я буду думать о вас и просить бога, если он только существует, чтобы он оградил вас от беды…

Памела протянула Пьеру маленькую записную книжку в красном переплете:

— Я знаю, что ты сочиняешь стихи и песенки. Дарю на память эту книжечку: записывай в нее, что захочешь…

— Судя по тому, как нас муштровали в казарме, — сказал Танкрэ, — мне, наверно, теперь будет не до стихов. Да и пишу я плохо, это Жан у нас грамотей… Но за подарок, дорогая Памела, спасибо. Я никогда не расстанусь с ним…

И Пьер, взяв записную книжку, погладил ее красный кожаный переплет. Ему, должно быть, было приятно, что она находилась в руках Памелы…

Прощание было недолгим. Уже подали команду, и волонтеры начали строиться. Первым обнял сына и Пьера, крепко прижал их к груди столяр Симон. Потом они попали в могучие объятия Доминика. Негр, бывший раб, получивший свободу, штурмовавший Тюильри, долго их не отпускал, словно хотел, чтобы оба подростка почувствовали, как он к ним привязан и как любит. Памела, презиравшая дамское жеманство, сама поцеловала юного Левассера и Танкрэ, мечтавшего стать генералом. Кстати сказать, эта его мечта в ту бурную революционную эпоху вполне могла осуществиться, во всяком случае в ней не было ничего несбыточного. История знает немало примеров, когда простолюдины становились генералами, командовали республиканскими армиями, выигрывали сражения. Генерал Жан-Батист Клебер был сыном каменщика, генерал Лазар Гош — сыном сторожа королевской псарни и в детстве занимался поденной работой у одного садовника в Версале… Так что сын лодочника, если бы у него обнаружились военные способности, вполне мог получить генеральский чин…

Огромные темные глаза Николетты были подернуты влагой, и казалось, слезы вот-вот брызнут, но девочка сдерживала себя, не плакала. Жан взял ее за плечи и поцеловал…

Батальон построился перед аркой ворот, и из толпы раздались крики:

— До свидания, Анри!

— Не забывай нас, Жак!

— Андре, возвращайся скорей с победой!

Новобранцы пошли, мерно стуча тяжелыми башмаками, и Жану захотелось обернуться, бросить последний взгляд на отца и друзей. Но он был в строю, шел в ногу с товарищами и уже знал, что вертеть головой и оборачиваться не полагается…