Екатерина Горбунова - У Джульетты нет проблем [litres]

Действительно, глупо. И по-детски. Развестись на стихи давно почившего драматурга. Ладно бы Ромео их писал сам. Нет же, просто использовал.

Но где-то в глубине души еще тлела надежда, что в кафе ее будет ждать пусть не принц, конечно, не знаменитый актер, но кто-то очень симпатичный и обаятельный. А что сам стихи не пишет, а других цитирует, так это, наверное, даже лучше. А то рифмовал бы: «Кровь-любовь-морковь» и выдавал это за шедевр…

Максим!

Девочек заберу сама .

– Ольхов! – Карина встретила его перед входом в репетиционную каморку, дежавю какое-то. – Я тебе нравлюсь?

– Нет. – Он даже не успел сообразить, как бы ответить поделикатнее, выпалил, и все.

– В смысле нет совсем или нет, как девочка? – Она прищурилась.

– Карин, что за фигня? – рассердился парень. – Ты мне друг. И прекрасно это знаешь!

– Фух-х! – выдохнула она. – А я уже собиралась тебе наподдать, как в третьем классе!

Этот случай он помнил. Зима. Четырнадцатое февраля, в школе День влюбленных. Тогда от Арцеутовой досталось мальчишкам всего класса, потому что все валентинки оказались у Карины и у Галкиной, а у Парфеновой Полины – ни одной.

– За что?

– Да так, недоразумение одно. Ходячее.

Максим ничего не понял. Может, у Карины эти, критические дни? И она сама не понимает, что говорит и делает, на гормонах? Но он-то тут при чем?

Рассказать бы ей сейчас про Тяня, про Смелкова. Пусть сама с ними разбирается. Если хочет – дерется, как в третьем классе. Карает и милует. Чтобы они уже отстали от него с откровениями – своих проблем по горло.

Но Максим же слово дал. Обоим. И Димке, и Толику.

– А вообще я ребятам нравлюсь? – не перестала отжигать Карина.

– Вообще? – Максим даже не знал, что ответить: поинтересоваться, чего Арцеутова покурила, что ее так колбасит, или что-то поумнее придумать; остановился на последнем. – Теоретически каждый из нас кому-нибудь да нравится. А вот практически зависит от многих факторов.

Она сначала слушала серьезно, а потом фыркнула:

– Да ну тебя.

На репетицию собрались все. Повозмущались, что в прошлый раз их не пустили из-за ремонта, а его и не видно, расселись по местам.

Максим невольно ощутил себя ведущим в игре «Мафия». Вот ты объявляешь «день» и «ночь», прекрасно зная, кто есть кто: главный мафиози, комиссар, доктор или ни о чем не подозревающий, радующийся жизни мирный житель. Вроде бы ты тоже в игре. Но тебе ничего не грозит. Ты над всеми. Знаешь каждого как облупленного. Только сделать ничего не можешь.

Тянь смотрел прямо перед собой, делая вид, что музыка для него все, но почему-то регулярно промазывая мимо звуков. Смелков глядел в основном на Тяня и играл жестко и, пожалуй, динамичнее, чем надо. Карина вдруг стала очень любезной с Киром Лосевым. Тот от неожиданности раскраснелся, как помидор. Малышев все не мог оторваться от своего телефона, потом вообще сослался на срочные дела и смылся, и у Кира появился шанс показать себя во всей красе, а не только краске: на ритм-гитаре играл он так себе, но попадал.

Лишь Максим и Пашка играли, собственно, ради творчества. И то в голове Максима, будто на повторе, прокручивался разговор с Юлькой.

Про подругу это, конечно, просто отмазка. Кафе нужно самой девушке. И с кем это она собралась встречаться, чтобы была лазейка для отступления и возможность изменить ситуацию кардинально?

В душе прогрызал ходы мерзковатый червячок. Он выдвигал догадки, кем может быть тот, с кем Юлька решила пойти на свидание. Наверняка кто-то тупой и занудный. Девушка подозревает это. И идет только из жалости, чтобы так уж сразу не обламывать.

Сообразив, что мысль утекает в какое-то недоброе темное царство и тянет его за собой, приказал себе остановиться. Полностью сосредоточился на ритме. Представил себя древним шаманом, входящим в транс, подчинившим все процессы тела ударам бубна. Тарелки и бочки мало похожи на обод, обтянутый кожей и обвешанный бубенчиками, но все-таки.

Наверное, получилось. Потому что червячок постепенно уполз куда-то и больше не подавал признаков жизни.

Хорошо, что на репе сегодня разучивали песни для школьного мероприятия. До своих не доходили руки: постоянно находились какие-то причины. Видимо, старое детское плотно сидело в подсознании и не мешало основной деятельности: руки сами по себе, мысли – в свободном полете.

Наконец, отыграв песни раза по три и решив, что на сегодня вполне достаточно, решили разойтись. Первым ушел Медведев. Потом – Кирилл, вдруг лишившийся Карининого внимания. Остальные все возились. Максим перекладывал туда-сюда палочки и щеточки больше для того, чтобы не оставлять этих трех шизиков-параноиков без присмотра. Наверное, примерно такие же чувства обуревают маму с ее малышней в садике: боязно, вдруг что натворят.