Василий Белов - Рассказы о всякой живности

– Удили рыбу.

– Сделали два веника.

– Подмели в избе.

– Разорвали штаны.

– Стой! – Минька остановил Стасика. – Про штаны в другой список.

– В какой?

– В особый. Что еще забыли?

– Не пировали и уху не варили, – тихо сказал Стасик.

Он вздохнул и закрыл тетрадку. Минька вдруг вскочил и посмотрел на небо. Солнышко еще пробивалось сквозь ветки деревьев.

– Эх! А костер-то? Неси скорее увеличительное!

Стасик бегом принес лупу. Минька уже держал наготове сухую берестинку. Увы, солнышка в том месте, где хотели разжечь огонь, уже не было.

– Бежим! Забирай дрова, и бежим! – Минька бросился на дальний конец поляны.

Там еще светило солнышко. Он быстро навел на бересту фокус. На маленькое светлое пятнышко спокойно уселась какая-то жужелица.

– Зараза! – выругался Минька. – Ей почему не жарко?

Жужелицу прогнали и стали ждать. Но чем больше ждали, тем ниже садилось солнышко. Береста не загоралась. Она даже не задымилась.

Минька в сердцах бросил ее в сторону.

– Всё. Опоздали. Солнышко еле теплое. Совсем потухло.

– Теперь придется до завтра ждать, – сказал Стасик. – Эх мы, дураки! Надо было и спичек взять.

– Рыбы-то все равно нет на уху, – сказал Хомутов.

– Пошли, – приказал Минька.

– Куда?

– Поедим пирога – и спать.

Все трое еле брели от усталости. Солнце село. От реки начал подниматься туман. Стало прохладно. Комары налетели на мальчишек целой тучей. Ребята плотно закрыли дверь и заперлись на крючок. В сарае стало темно. Сели на нары. На нарах лежало прошлогоднее сено, натасканное от колхозного стога. Сено кусалось, комары тоже. Они, эти комары, проникали, наверное, в дверные и оконные щели.

Когда Стасик съел свою порцию, то спросил:

– Можно добавки?

– И мне, – сказал Хомутов.

Миньке тоже хотелось есть, и они разделили на троих еще один бабкин пирог.

– Минь, а правда, что раньше русалки жили в реке? – спросил Стасик.

Минька не ответил. Он думал. Глаза у него закрывались от усталости, но он все равно думал. Вот что он думал: «Мы сидим в крепости. Три путешественника засели в крепости и ждут утра, а кругом непроходимый лес. Везде рыскают дикие звери. Одному кому-нибудь надо дежурить и охранять крепость».

В лесу громко закричала какая-то птица. Все трое вздрогнули.

– Минь, а Минь, – зашептал Стасик, – ты слышал?

– Тише! Это филин летает.

– А чего он летает?

– Не знаю, – честно признался Минька.

– Наверно, нас ищет, – сказал Хомутов.

– Не ври! Так мы ему и нужны.

В темном окошке бесшумно сверкнул отблеск дальней зарницы. Ветер прошумел по лесу. И снова все затихло. Минька долго прислушивался к ночной тишине. Стасик лежал в середине, Хомутов у стены, и оба, наверное, уже спали. Зазвенел комар, причем около самого носа. Минька шлепнул, но не поймал. Птица опять закричала, но ее крик показался Миньке далеким-далеким. Минька вспомнил, что все трое легли, не снимая ботинок и курточек. Очнуться, чтобы поправить дело, он не сумел. Ребята уснули.

Под утро стало совсем холодно, а комаров набралось штук сто, а может, и двести. Все они летали, кидались на голые места, кусались. Минька то и дело ворочался, но утром заснул очень крепко. Он пробудился от яркого тонкого солнечного луча, который бил в дырку под крышей. Минька вскочил.

За стеной в лесу оглушительно, на все лады пели птицы. Куковала кукушка, свистели синицы, верещали дрозды. Пищали, высвистывали, стрекотали и щелкали другие, еще неизвестные Миньке птички, но всех сильнее пел у реки соловей. Он перекликался с другим соловьем, оба то щелкали, то чмокали и журчали своими громкими голосами.

«Стасик, Хомутов!» – хотел крикнуть Минька и не крикнул, потому что рядом лежал и сладко спал только один Стасик.

Хомутова у стенки не было. Минька быстро распахнул ворота и разбудил Стасика:

– Эх, Стасик! Опять у нас беда.

Стасик спросонья только моргал, ничего не понимая:

– Может, пописать ушел?

Начали хором кричать, звать Хомутова. Но он не отзывался.

– Да, а сумки-то нету, убежал.

– Эх, а еще клятву давал! – сказал охрипший Стасик. – Предатель этот Хомутов.

Минька тоже чуть не плакал от обиды.

Предатель Хомутов в это время выбегал уже в поле. Он так запыхался, что еле перевел дух. «Теперь-то не заблужусь, – мелькнуло у него в голове. – Вон уже деревню видать».