Альберт Лиханов - День твоего рождения

Но друзья, не ответив, прошли в комнату, уселись за стол.

- Ну что, - спросил седой пришедших, - допьем? Грех добру пропадать.

Из чекушки водку в стакан слил, пустил по кругу - каждый хлебнул. Батяня и мамка стояли у стола, удивленно на непрошеных гостей смотрели, ничего понять не могли. Один Федор понимал: у, Мефистофели! Батянины совратители!

Он уже приготовился речь произнести, сказать этим мужикам, чтобы валили отсюда, чтоб больше никогда в этот дом не входили, чтоб дали им жить спокойно - маме, отцу, Феде, чтоб не вмешивались во внутренние дела, как пишут в газетах. И даже рот открыл, чтобы заклеймить их, но Иван Степанович погладил седые свои волосы и кивнул Платонову:

- Давай, друг!

Платонов полез в карман и вытащил охапку скомканных денег.

- Сотняга тут, - прохрипел Платонов.

- Ящик, - вздохнул Егор.

- Какой ящик? - спросила мамка.

- Этой, как ее…

- А ну прекрати, - оборвал его Иван Степанович и торжественно произнес: - Гера, прими от друзей детства. И ты, Тоня. Чем богаты, тем и рады.

Они улыбались, эти трое, хмыкали, переглядывались, довольные, и у Федора запершило в горле. Только что речь он хотел сказать, выдворить из дому пьянчужек проклятых, а они вон что удумали. И хмыкают, теребят носы смущенно.

Отец принялся друзей обнимать, колотить их сильно по спинам, так что в спинах у них гудело, и они его колотили, а мама плакала опять, платок у нее промок, и она теперь вытирала слезы ладонью. Вытирала слезы, снова плакала и тут же смеялась. В дверь постучали. Все притихли, повернулись к выходу, все еще улыбаясь.

И тут на пороге возник - у Федора аж дыхание перехватило - отец Лены Петр Силыч… Он кивнул, закашлялся смущенно в кулак и сказал:

- Я вот тут деньги принес.

- Но мы вас не знаем, - сказал батяня.

- Знаем, - сказал Федор и густо покраснел.

Лицо Лены стояло перед ним: огромные глаза и золотые волосы.

Друзья детства дружно обернулись к Федору, точно только его увидели. И батяня воззрился пораженно.

И мамка разглядывала, и на лице ее была написана какая-то мука. Что-то мучительно вспоминала.

Лена думала сначала, они на выпивку собирают, эти пьянчужки. Подъехала к окну, осторожно подвинула штору.

- Ежели Джонову Тоню посадят, грех нам всем на душу до конца дней, - сказал седой дядька. Они стояли у голубятни, шуршали деньгами.

- А помнишь, Ваня, когда Тоня сюда приехала? Как они поженились-то. Голенастая такая пацаночка, а теперь…

- Все мы теперь, - сказал третий и пошлепал лысого по голове.

Они рассмеялись, и Лена поняла. Вот, значит, про какую Тоню речь. И возмутилась: а Федор молчал!

Молчал? Она сама себя осадила. Вспомнила тот день. Ливень тот и глупый разговор. Разобиделась тогда, ах ты боже мой! А парень про себя сказал. Думал, хоть у меня нормально, если худо у него… Вот что… Мать, значит. Кто она у него? Продавщица?..

Ей было все равно, кто у Федора мать. Вон даже эти пьяницы собирают деньги, чтобы помочь, так разве она может сидеть спокойно?

Лена откатилась от окна. Окликнула папку. Он вошел - очки на кончике носа, в руках газета. Посмотрел на нее вопросительно.

- Папа! - воскликнула она. - У Федора беда, а он молчит, понимаешь? Мать на работе просчиталась, что ли… Деньги ему нужны.

- Сколько? - спросил отец.

- Не знаю.

Он был отличный человек, папка. Исчез, вернулся переодетым, поправляя галстук. Спросил, какая квартира. Лена знала только подъезд. Вошла мамуля, заморгала глазами, узнав, в чем дело, потом закивала головой:

- Конечно, о чем речь! Помочь надо. Но кто они, эти люди? Мы их не знаем.

- Ах, мамуля! - Лена закатила глаза. Отец ей помог, спросил мамулю:

- Ты Федора видела?.. - И ушел.

Мамуля Лену к дивану подкатила, села сама. Вот они и вдвоем остались. Странно, она с папкой чаще бывала, чем с мамулей. У той все кухня да кухня. Понять можно, надо кормить их, но все же…

- Ленусик, - сказала мамуля, гладя ей руку, - ты, конечно, примешься ругаться, и папа со мной не согласится, но ты послушай… Может, не надо?

- Что?

- С мальчиком с этим, с Федей, дружить?

Лене захотелось что-нибудь выкинуть или сказать мамуле резкое словечко, но она сдержалась. Спросила:

- Почему?

Мамуля засмеялась.

- Он совсем на тебя не похожий, у него другая судьба, голубей вон гоняет…

- Хочешь сказать, я не могу голубей гонять? Допустим. Не могу. Что дальше?

Мамуля без конца моргала глазами, и это раздражало Лену.

- У тебя же есть подруги, - заспешила она. - Зиночка, например, девочки по комнате, наконец, в интернате мальчики есть…