Александр Граевский: На север!

На ночлег остановились выше Кривой протоки. Отец, вытащив лодку на берег, взял топор и стал карабкаться вверх по скалистому откосу: заметил в большой расщелине подходящую для костра сушину. Стук топора эхом покатился над Вишерой. И, перебивая его, послышался перестук мотора.

— Михе-ей! Миша! — позвал отец. — Забирай дрова!

Миша, цепляясь руками за чахлые кустики травы и острые каменные выступы, быстро поднялся к расщелине. Отсюда, сверху, Вишера была видна далеко — от поворота до поворота. Посредине реки высунул из воды длинную серую спину галечный остров. Но самом его гребешке кое-где торчит ивняк. Основное русло неширокой, но мощной струей уходит к противоположному берегу, где прямо из воды стеной поднимается скала, по-здешнему, по-вишерски, — камень. У ближнего берега вода разливается. Мелкая и широкая протока неизвестно почему названа Кривой. На самом деле она прямая.

Снизу, из-за поворота, выплыл небольшой белый катерок. И сразу же вслед за ним вывернулся неуклюжий черный сухогрузный теплоход — «самоходка». Длинная, нескладная, она, однако, шла быстрей катера и догоняла его.

— Куда их понесло! — отец сердито махнул рукой, сплюнул. — Эх, горемыки… Ходовую-то, видно, не знают.

Миша не сразу понял, в чем дело. Но через минуту и он заметил, что катерок начал забирать влево, в Кривую протоку. Баржа резко повернула вправо, по основному руслу, по «ходовой».

Вот катер подошел к группе больших камней, разбросанных на выходе из протоки. Вода, накатываясь на них, зло вскипала. Казалось, белые струи вот-вот опутают суденышко, остановят его. Но оно, хоть и медленно, продолжало двигаться вперед между черными клыками отполированных водой валунов.

Когда опасное место осталось позади и катерок, заметно прибавив скорость, весело побежал мимо острова, Миша шумно вздохнул. Пока катер лавировал между камнями, невольно хотелось затаить дыхание, словно этим можно было помочь отважному суденышку.

Миша взглянул на отца и понял, что тот тоже вздохнул с облегчением. Большой, грузный, с непокрытой головой, он смотрел весело, ему, должно быть, тоже нравилось наблюдать за тем, как уверенно катерок пробирается там, где никто до него не плавал.

— Ага! — вдруг гаркнул отец. — Сели все-таки!

Катер, видимо, сел на мель. Он слегка накренился и застыл неподвижно. Сзади его вспух большой бурун. На палубе катера засуетились люди. Отсюда, сверху, полосатые шесты, которыми они стали отталкиваться, казались совсем бесполезными.

Бурун за кормой катера исчез. Сразу же течение подхватило суденышко, стало разворачивать его боком и потащило вниз. Но за кормой вновь появился бурун, катер сначала остановился, потом пошел вперед, потом вновь стал.

Бурун за его кормой то исчезал, то вскипал снова. Вначале Мише казалось, что катер стоит на месте. Вскоре, однако, стало видно, что он все же приближается к куче бревен, лежавшей на отмели в голове острова.

Катер двигался неравномерно, как бы небольшими прыжками. Вскипит бурун — катер двинется вперед, пройдет метров пять и остановится. Пропадет бурун — катер чуть сносит назад. И тут же бурун вскипает вновь, и вновь катер немного продвигается вперед.

Отец засмеялся:

— Ишь, как заяц, прыгает! — и вдруг сменил тон. — Э-э! Да это водометный! Теперь понятно, почему они в протоку полезли.

Но Мише совсем ничего не было понятно. Что значит «водометный»? И почему этот «водометный» должен лезть в протоку, по которой они даже на лодке не прошли?

Он хотел спросить об этом, но тут отец повернулся к реке спиной, начал набирать охапку дров. Миша понял, в чем дело. Катер был уже недалеко. Ом миновал самый мелкий участок протоки и теперь двигался вперед уверенно, без остановок. Стоять и смотреть на него во все глаза отец считал неприличным, это могли заметить люди, ехавшие на катере. А проявлять излишний интерес к тому, чем занимаются посторонние, да еще и незнакомые, нехорошо, не по-мужски.