Валентин Берестов - Меч в золотых ножнах

Впрочем, это идеал. Все археологи к нему стремятся, но, к счастью, никто его полностью не достиг. Все-таки чертовски приятно извлечь на свет Божий что-нибудь необычайное и удивить этим себя и других.

Итак, я получаю участок в нераскопанной части замка, беру в руки нож и кисточку, сажусь на корточки и начинаю прилежно мести серую поверхность глиняного холма. Что я ищу? Что откроется для меня в этой толще, таящей неведомое? Странное дело! Археология, наука о старом, на каждом шагу открывает что-нибудь новое.

Но все мы, я и мои товарищи, точно знаем, что мы ищем. Знаем с самого начала раскопок. Каждый из нас ищет четыре стены, пол и минимум одну дверь. Все остальное, как говорят у нас в экспедиции, «лезет». «Лезут» горшки, орудия труда, произведения искусства, куски полуистлевшей ткани, архитектурные детали… Это словечко так у нас привилось, что одна девушка-новичок сочла его научным термином и написала в своем дневнике: «Из северо-западного угла вылезла огромная верблюжья челюсть».

- Ну, как стена? - спрашиваем мы друг друга. - Ах, ты нашел угол! Счастливец! Две стены сразу! А это что лезет?

Искать нечто четкое, определенное и находить на пути к нему новое, неожиданное, то, что, как говорится, «лезет» само собой, - может, в этом и заключается секрет всякого мастерства?

Нельзя предсказать, что именно откроется при раскопках. Но, конечно же, и на этот раз будут, выражаясь языком науки, широко представлены остеологические материалы и фрагментированная керамика, или, попросту говоря, обглоданные кости животных и битая посуда. Эти находки заранее запланированы. Купленные в сельпо ящики с надписями «Карамель», «Лапша», «Зеленый горошек» в первые же дни раскопок начинают заполняться другим товаром.

Кости, как правило, раздроблены, расколоты вдоль (костный мозг - древнейшее из лакомств). Наше дело - снабдить их этикетками и получше запаковать. В Москве ими займутся зоологи. Полностью доверяю специалистам и даже не рискую давать собственные определения костей. Как-то еще в Новгороде, на заре моей научной деятельности, я нашел зубы и определил их как человеческие. Руководитель экспедиции профессор Арциховский взял в руки мою находку и задумчиво произнес:

- Не дай вам Бог, Валентин Дмитриевич, стать таким человеком. Это свинья.

Из всех обитателей лагеря остеологический материал больше всего привлекает Кутьку. Беда, если щенок повадится ходить на раскопки. Возьмет да и утащит тысячелетнюю кость, попробует, съедобна ли, и на всякий случай зароет в отвал. Стоит Кутька на краю раскопа, виляет хвостом, наблюдает за нами с живейшим интересом и, наверное, по-своему, по-собачьи, осмысливает происходящее: «Все ясно! Зарыли что-то невероятно вкусное, но так давно, что забыли где, и вот перекопали столько земли, а найти не могут».

Лишь иногда кости животных привлекают внимание в самый момент раскопок. Вот, например, северо-восточные соседи хорезмийцев, оседлые скотоводы, использовали кости крупного рогатого скота как строительный материал для своих зданий. Ими расклинивались своды. Задрав голову, можно увидеть, на какую «высоту» было поднято животноводство.

А с горкой бараньих костей, найденной в углу под полом одной из комнат дворца Топрак-кала, у меня связано поэтическое воспоминание. Представилась картина: строители, кончив дело, принесли в жертву богам барашка, жертвенное мясо съели, веря, что их пиршество незримо разделяют высшие силы, и погребли косточки в углу в надежде, что от этого милостью богов стены будут покрепче.

Однако, изъясняясь пышным восточным слогом, и на старых бараньих костях может нарасти мясо истории, а вместо костного мозга из них удается извлечь иное лакомство.

Как-то я прочел статью В. И. Цалкина «Фауна античного и раннесредневекового Хорезма». И сквозь точные таблицы измерений и сопоставлений увидел целый мир, не знакомый мне до того. Я узнал не только то, что хорезмийцы ели предпочтительно баранину и козье мясо, а потом уже говядину, телятину, свинину (дело было до ислама), конину (для еды забивали только старых лошадей, не годных в упряжку), верблюжатину, и что время от времени они разнообразили свой стол мясом убитых на охоте кабанов, джейранов, диких баранов, бухарских оленей, диких ослов - куланов, степных лисиц и зайцев (впрочем, охота была не промыслом, а спортом, процент дичи среди найденных костей невелик). Хорезмийцы поневоле предпочитали баранину говядине. Все земли распахивались, а в песках выгоднее разводить мелкий рогатый скот. Из века в век они улучшали состав своего стада: процент крупных курдючных овец увеличивался.