Лемони Сникет - Тридцать три несчастья. Том 4. Занавес опускается [книги 11-13] [сборник litres]

– Мы сделаем все, что сможем, – отозвался Клаус.

– Может быть, помощь уже близка, – сказала Кит, – я вижу, кто-то идет.

Бодлеры обернулись и увидели в темноте крошечный, но очень яркий огонек, который быстро приближался, словно катился, с западной стороны. Сначала огонек казался просто светлячком, метавшимся по отмели, но потом дети поняли, что это фонарик, а вокруг него жмутся друг к другу несколько фигур в белых одеяниях, осторожно пробираясь между обломками. Свет фонарика напомнил Клаусу о том, как он проводил ночи дома, в бодлеровском особняке, читая под одеялом, а снаружи, в темноте, слышались таинственные звуки, которые, как уверяли родители, производил ветер даже и в безветренные ночи. Бывало, утром в комнату приходил отец, чтобы разбудить Клауса, и заставал его спящим с фонариком в одной руке и с книгой в другой. И сейчас, по мере того как огонек приближался и приближался, среднему Бодлеру вдруг почудилось, что это его отец спешит им на помощь. Но разумеется, это был не отец. Фигуры дошли до книжного куба, и дети разглядели лица двоих островитянок: фонарик держала Финн, а Едгин несла большую закрытую корзинку.

– Добрый вечер, Бодлеры, – сказала Финн. В неясном свете она выглядела еще моложе.

– Мы принесли вам поужинать. – Едгин протянула корзинку детям. – Мы беспокоились, что вы, наверно, очень проголодались.

– Очень, – призналась Вайолет.

Бодлерам, конечно, подумалось, что лучше бы островитянки выразили свою обеспокоенность при Ишмаэле и при всех остальных, когда колонисты решили бросить детей на прибрежной отмели. Но Финн открыла корзину, дети вдохнули запах привычного обеда – лукового супа – и решили не смотреть дареному коню в зубы, что в данном случае можно истолковать как «не отказываться от горячей пищи, как бы ни были они разочарованы в дарящих».

– А на нашу приятельницу хватит? – спросил Клаус. – Она пришла в сознание.

– Рада это слышать, – отозвалась Финн. – Тут на всех хватит.

– При условии, что вы сохраните в тайне наш приход, – добавила Едгин. – Ишмаэль может счесть наш поступок неуместным.

– Меня удивляет, что он не запретил пользоваться фонариками, – заметила Вайолет, когда Финн протянула ей раковину с дымящимся супом.

– Ишмаэль ничего не запрещает, – отозвалась Финн. – Он не заставлял меня выбросить фонарик, а только предложил, чтобы я бросила его в сани, которые козы отвезут в чащобу. Но вместо этого я потихоньку сунула фонарик в карман, а теперь мадам Нордофф тайно снабжает меня батарейками – за то, что я втайне учу ее петь по-тирольски. Ишмаэль считает, что пение по-тирольски может испугать островитян.

– А миссис Калибан потихоньку дала мне эту корзинку, – добавила Едгин, – в обмен на то, что я тайно научила ее плавать на спине. Ишмаэль считает, что плавать на спине не принято.

– Миссис Калибан? – раздался в темноте голос Кит. – Миранда Калибан здесь?

– Да, – ответила Финн. – Вы ее знаете?

– Я знаю ее мужа. Мы с ним сражались бок о бок во время великой схватки. Мы и сейчас большие друзья.

– Должно быть, у вашей приятельницы после тяжелого путешествия в голове что-то перепуталось. – Едгин встала на цыпочки и протянула Кит раковину с супом. – Муж миссис Калибан несколько лет назад погиб во время шторма, который вынес ее на этот остров.

– Этого не может быть, – возмутилась Кит, протягивая руку и принимая раковину. – Я только на днях пила с ним кофе по-турецки.

– Миссис Калибан не из тех, кто любит секретничать, – заметила Финн. – Поэтому она и живет на острове. Это безопасное место, вдали от вероломного мира.

– Энигморама, – выпалила Солнышко, ставя свою раковину с остатками супа на песок, чтобы поделиться с Невероятно смертоносной гадюкой.

– Сестра имеет в виду, что этот остров полон тайн, – объяснил Клаус, с тоской думая о своей записной книжке и обо всех содержащихся в ней тайнах.

– Боюсь, придется обсудить еще одну тайну, – сказала Едгин. – Выключи фонарик, Финн. А то, чего доброго, увидят с острова.

Финн кивнула и выключила свет. Бодлеры в последний раз на миг увидели друг друга, прежде чем их поглотила темнота, и с минуту все стояли молча, как будто страшась заговорить.

Много-много лет тому назад, когда даже прапрадедушкам и прапрабабушкам самых старых из знакомых вам людей не было еще и одного дня от роду и когда город, где родились Бодлеры, представлял собой всего лишь горстку глинобитных хижин, отель «Развязка» находился еще только в состоянии архитектурного замысла, а далекий остров имел название и совсем не считался таким уж далеким, существовала группа людей, которые назывались киммерийцами. Они были кочевниками, иначе говоря, постоянно передвигались с места на место и часто делали это ночью, когда не жгло солнце, а прибрежные отмели там, где они жили, не заливало водой. Оттого что они передвигались под покровом ночи, киммерийцев мало кому удавалось рассмотреть как следует, и поэтому их считали злокозненным и загадочным народом. Поэтому до сего дня то, что делается в темноте, имеет несколько зловещую репутацию. Например, мужчина, роющий у себя на заднем дворе яму в середине дня, выглядит садовником, но человек, копающий яму там же ночью, подозревается в том, что он хочет спрятать какую-то страшную тайну. Так же и про женщину, которая выглядывает из окна в дневное время, думают, что она любуется пейзажем, но если она делает то же самое вечером, ее могут счесть шпионкой. На самом-то деле ночной копальщик, возможно, сажает дерево, желая сделать сюрприз своей племяннице, которая посмеивается над ним, глядя в окно, а вот дневная наблюдательница, возможно, как раз намерена шантажировать мнимого садовника, который закапывает улики своих жестоких преступлений. Однако по милости киммерийцев темнота превращает самые невинные занятия в подозрительные, вот почему во тьме, воцарившейся на прибрежной отмели, вопрос, который задала Фиона, показался Бодлерам зловещим, хотя такой вопрос могла задать любая учительница в школе.