В. Козлов - Орлята [Рассказы о пионерах-героях]

Коля впервые в жизни увидел слезы в глазах своего старшего брата.

Улицы Луги безлюдны. Пробредет старуха нищенка. Пройдут строем солдаты. Жители стараются не выходить из дому ни утром, ни днем. Так безопаснее.

Но Коля идет по городу с ведром. В ведре вареная в мундире картошка, сверху слой сырых мелких картофелин.

Солдат-эсэсовец останавливает его:

— Эй малшик… Ты куда несешь этот картошек?

— На базар несу, — звонко отвечает Коля. — У меня бабушка болеет, надо молока купить.

— О-о! — восклицает солдат. — Молько — надо, яйки — надо, картошек — не надо… Иди, малшик…

И Коля идет дальше.

Гораздо страшнее было, когда задерживали полицаи из местных лужан, продавшихся фашистам.

Эти спрашивали грубо:

— Куда идешь, пацан?

— Хозяйка послала картошку продать на базаре.

— Какая хозяйка-то?

— Акимовна.

— Акимовна… картошку, — передразнивал полицай. — А небось зайди к вам — и коркой сухой не угостите… Сад у вас есть?

— Какой у нас сад — все деревья посохли, — вздыхает Коля, — да и картошка тоже плохая.

— Как горох картошка, — ворчит полицай. — Ладно, иди…

Коля и на самом деле идет к базару. Там он постоит с ведром минут десять, затем идет дальше. Но если теперь кто-нибудь задерживает его, он отвечает, что купил картошку.

Вот и разрушенный каменный дом. Здесь до войны был Дом отдыха. Теперь это груда развалин.

Коля скрывается в этих развалинах, ощупью пробирается темными подвалами. Но вот он у цели. Коля останавливается и негромко свистит по-щеглиному:

— Пюи-пюи-пюи…

Одна из досок, устилающих пол, отодвигается. Тусклый свет коптилки выхватывает из мрака узкую желтую щель.

— Пришел… пришел, — слышит Коля радостный шепот. — Ты просто герой, парень. Уж мы так за тебя боимся, друг…

Коля спрыгивает в подполье. Там самодельные нары и на них пятеро тяжело раненных красноармейцев. Белеют повязки.

Коля выкладывает картошку, ломти хлеба, кусочки мяса и сала — все, что только удалось принести из дому.

Один из красноармейцев, худой как скелет, в изодранной гимнастерке и синих галифе, с лихорадочно блестящими глазами — он здесь за старшего, — с усилием приподнимается и обнимает Колю.

— Мы еще покажем, — говорит он свистящим шепотом. — Мы за все отплатим…

Коле вспоминается, что такие же слова говорил и Андрей перед расставанием.

— Вы лежите, дяденька, у вас же ноги перебитые, — упрашивает Коля.

Он уже знает, что этот человек лейтенант-артиллерист, но не называет его так.

А лейтенант сильно-сильно прижимает Колю к своей груди.

— Ты же нас от смерти спасаешь, — говорит он и вдруг добавляет тихо и нежно: — Сынок… Сынок ты мой…

И все остальные красноармейцы тянутся к Коле, стараются приласкать, погладить по голове.

Коля вырывается из их рук, повторяя:

— Да что ж — маленький я, да?..

Затем он торопливо пересказывает все, что услышал на базаре, узнал от ребят, стараясь, конечно, пропускать новости печальные, и уходит.

Однако, прежде чем покинуть развалины санатория, он наполняет ведро щепками и старой бумагой, чтобы если кто-нибудь спросит у него, что он делал в разрушенном доме, можно было ответить, что собирал топливо… Так ведь делают многие жители.

И вот наконец Коля дома. Входит в комнату, ставит в угол ведро, устало опускается на скамью и только тут улыбается — дело сделано. На сегодня — довольно. А завтра опять опасный путь по улицам города — мимо фашистских солдат, мимо полицаев и эсэсовцев. И это не раз и не два — это каждый день…

В начале октября 1941 года Коля Леонтьев был схвачен эсэсовцами неподалеку от развалин, где скрывались раненые бойцы, и зверски замучен, но не сказал ни слова о том, куда исчез его старший брат и кому сам он ежедневно носил продовольствие.

Так оборвалась эта жизнь.

И так осиротели все щеглы и щеглята.

Альке снится сон.

Будто дядя Коля, моторист с бронекатера, спрашивает его, Альку:

— А ну, скажи, юнга, почему моряки носят тельняшки?

Алька вчера впервые в жизни надел новенькую матросскую рубаху. Синие полосы на ней — ярко-ярко-синие, а белые — совсем белоснежные. И ткань плотная, приятная на ощупь. Он даже во сне чувствует.

— Не знаю, дядя Коля, — отвечает Алька. Он хотя и спит, но хорошо помнит, что дядя Коля — никакой и не дядя, а гвардии старший матрос Потапов. Дядей Колей его зовут потому, что он старше всех на катере. Но «на службе» — Альке очень нравится это слово «на службе» — к нему так обращаться нельзя. Надо по уставу: товарищ гвардии старший матрос. Это Алька уже усвоил.