В. Козлов - Орлята [Рассказы о пионерах-героях]

— Не отпускайте ее! — кричал Жора. — Она, когда спит, по-немецки разговаривает. И конверт в дупло бросила!

Старуха трясущимися руками совала полковнику паспорт:

— Тетя Уля я. Из Петергофа! Врет он все, окаянный! Глаза ему за это выколоть мало! Тупым ножом его резать надо! Чтоб на мелкие кусочки! Дай бог здоровья Советской власти!

До сих пор полковник сомневался: точно ли эта женщина шпионка? Уж очень не походила маленькая старушонка на опасного врага. Но едва она выкрикнула злобные свои слова, полковник насторожился:

— Вам, гражданка, о боге уже пора думать, а вы вон что говорите, — сказал он хмуро. — Ступайте оба в штаб.

Жору допрашивал какой-то майор. Рядом с майором сидел полковник. Когда Жора рассказал все, что знал о старухе, командир полка заявил:

— Если слова твои подтвердятся, сегодня же будешь зачислен в разведгруппу на все виды довольствия.

Жоре особенно понравилось это выражение: «На все виды довольствия».

Слова мальчика, конечно, подтвердились. У дуба была устроена засада и задержан немецкий шпион. На нем была форма офицера Красной Армии. В конверте оказалась схема расположения наших зенитных батарей.

Полковник сдержал свое обещание. В тот день пионер Георгий Антоненко был зачислен в разведгруппу 98-го стрелкового полка «на все виды довольствия». А вскоре он узнал, что «неграмотная уборщица» тетя Уля в действительности была немецкой шпионкой. Ее забросили в Россию за много лет до войны.

С этого времени и до минуты гибели Жоры я, можно сказать, не расставался с ним. Было в моей разведгруппе пять братков, и все мы называли его сынком. Немало потрудились мы в те дни, многое зависело от нас — от разведки. Но вот беда, и я и мои братки плохо знали эту местность. Выручал нас Антоненко. Шустрый, маленький, с озорными синими глазами, он знал свою округу лучше, чем матрос корабль. Лесные тропки, овраги, болота, обходные пути, заброшенные, заросшие стежки — все здесь было им исхожено не раз. Для разведчиков такой парень ценнее штабных карт.

В свободные минуты научил я Жору бросать гранаты да еще кое-каким нашим хитростям. А из карабина он бил не хуже любого из нас.

Вскорости взял я его с собой на одну высотку. Выбрали мы подходящее место и стали следить в бинокли за немецкой передовой. Залив был виден нам, как на блюдечке. Смотрим, буксирчик показался на заливе. Пыхтит, работяга, тянет за собой три большие баржи: везет из Питера в Ораниенбаум боеприпасы. А залив такой спокойный, ясный, как зеркало. Хоть глядись в него. Вдруг грохнуло где-то орудие — и завихрились вокруг баржи водяные смерчи, заухали разрывы. Багровое пламя и черный дым — вот и все, что мы видели теперь на заливе. А когда ветер унес последние клочья черного дыма, — ни буксирчика, ни барж. И был залив по-прежнему чист и гладок, как зеркало.

Я положил бинокль и посмотрел на Жору. Лицо мальчика стало мертвенно бледным.

— Откуда они бьют, откуда они бьют?! — спрашивал он, как одержимый. — Скажи, откуда они бьют?

Я молчал. Я ничего не мог ему ответить. Я и сам не знал, откуда сейчас били немцы, где установлена их батарея. А он, не поднимаясь с земли, шарил биноклем по горизонту и все повторял:

— Откуда они бьют? Откуда они бьют?!

И словно в издевку, над нашими головами просвистел новый снаряд, за ним — второй, третий, четвертый. Разрывов мы не услышали. Только злобный визг врезался нам в уши.

Жора поднял на меня глаза, и я понял его мальчишеский вопрос.

— Теперь они бьют по Ленинграду, сынок, — сказал я, — поэтому мы и не слышим разрывов.

— Значит, в Ленинграде сейчас рвутся снаряды?

Я кивнул головой.

— А мы здесь сидим и ничего не делаем! Там людей убивают, а мы здесь…

Я молчал. Что я мог сказать ему?

— Надо накрыть эту проклятую батарею! — он вскочил на ноги и заторопил меня. — Пойдем к командиру! Надо ему сказать! Надо накрыть ее!

Он был еще мальчик и не умел ждать. Ему казалось все очень просто: он доложит командиру полка, тот прикажет накрыть фашистскую батарею — и готово дело! Но я-то знал, подавить такую батарею — тяжкий солдатский труд.

Мы бросились в канаву и выждали, когда потухнет эта окаянная лампада.

Где-то совсем близко протопали фрицы, стреляя наугад в темноту трассирующими пулями. Мертвый доселе лес наполнился звуками. Стреляли отовсюду. Казалось, из-за каждого дерева строчит немецкий автоматчик. Непрерывно врезались в воздух разноцветные ракеты.

Во что бы то ни стало требовалось оторваться от погони.