Александр Соколовский - Неутомимые следопыты

Наступление как будто назначено на послезавтра. Точно еще никто не знает. Из штаба пришел приказ Белецкому ни в коем случае не расстреливать пленных командиров. Командующему группой генералу Войцеховскому, очевидно, надо знать, какие контрмеры готовятся красными на нашем участке.

2 часа дня. Большевики, опередив нас, начали наступление на левом фланге 6-го полка. Туда брошено несколько эскадронов казаков. Красные отступили. Удалось захватить пленных. Я видел их, направляясь в расположение 3-го батальона из штаба полка. Двоих мужчин и женщину конвойные вели в штаб, на допрос к Белецкому. Как раз в тот момент, когда они показались за поворотом дороги, я почему-то стал искать по карманам спички. Очевидно, это случилось от волнения.

Пленные поравнялись со мной. До чего же измученный у них вид! Все трое, видимо, ранены — еле передвигают ноги. Лицо женщины невольно приковало мой взгляд. Ее ясные глаза, обведенные синими кругами, взглянули на меня как-то странно. В них не было ненависти. Я увидел только немой укор. Конвоир толкнул ее прикладом. Совсем легонько, без особой злобы. Она качнулась вперед и пошла дальше. Другой конвойный, увидав, что я мну в руке папиросу, вытащил из кармана зажигалку и сказал, указывая на женщину концом штыка: «Важная птица. Большевичка… Комиссарша, что ли…»

Все время меня неотступно преследует взгляд этой женщины. И сейчас, когда я пишу эти строки при мигающем свете керосиновой лампы, ее сожалеющий взгляд, в котором застыл немой укор, так и стоит передо мной. Сколько ей лет? Двадцать три, как и мне? Тридцать?..

Когда вечером я по какому-то делу пришел в штаб, то сразу же наткнулся на помощника подполковника Белецкого капитана Астахова. Он сказал, что пленные молчат. За три часа пыток Белецкому, который сам устал как собака, не удалось выжать из них ни единого словечка.

Кажется, Астахов злорадствует. Он, конечно, так же, как и я, ненавидит Душегуба, как зовут у нас в дивизии Белецкого. А тот, вероятно, задыхается от злобы, от бессильной ненависти к пленным. С какой бы яростью он всадил в этих красных весь барабан из своего револьвера. Но приказ генерала Войцеховского сдерживает его. И ведь не хватит его удар, мерзавца!

8 мая. Если бы Белецкий узнал, что произошло час назад, он бы повесил меня, ни секунды не раздумывая.

За полночь я вышел на улицу. Допоздна засиделся за составлением топографических карт. Ночь тихая. Сияют мелкие майские звезды. Я остановился, глядя на них с завистью. Какие они все-таки счастливые… Там не бывает никаких бурь, никаких катаклизмов, как на нашей несчастной планете!.. И снова передо мной вспыхнули будто звезды глаза той женщины, комиссарши. Они не молили о помощи. Они грозно и безмолвно твердили: «Смотри, запоминай, ты соучастник!»

Мне почудилось, что сейчас, еще несколько секунд, и я сойду с ума. Хотелось выхватить револьвер и пустить себе пулю в лоб. Но мне не хотелось умирать. «Трус!.. Трус!..» — в отчаянии твердил я. И вдруг будто бы что-то подтолкнуло меня. Какая-то невероятная сила повлекла на край села, к амбару, где были заперты те трое.

Часовой у амбара окликнул меня. Я вытащил из кармана первую попавшуюся бумажку. Впрочем, часовой, знавший меня в лицо, очевидно, решил, что у меня в руке пропуск от Душегуба. Но на всякий случай сказал: «Пускать не велено, ваше благородие».

Я намекнул, что у меня есть задание подслушать, о чем будут толковать между собою пленные. Он отошел в сторону. Я велел ему оставаться возле двери, а сам обошел постройку и приник к сырым от росы доскам. Сердце билось так, что я не слышал ничего, кроме этих частых ударов… Потом стал различать приглушенные голоса.

Первым заговорил мужчина.

— Мурыжат, гады… — И еще, спустя несколько секунд: — Лучше бы уж сразу в расход…

Потом раздался другой голос, низкий и хриплый:

— Петро, ноги-то у тебя как?

— Плохо, — раздалось в ответ. — Тот черный, с молотком, ка-ак ударит… Ни одной живой косточки нет…

Опять наступило молчание. Затем женский голос прозвучал чисто и твердо, а у меня от него дрогнуло сердце:

— Первое условие — не падать духом. Если сломлен дух, так и знайте — пропал человек… Осталось несколько часов… Верьте, наши выручат.

Отозвался тот, кто говорил вначале. Голос его прерывался. Очевидно Душегуб (черный, с молотком — это, конечно, он) истязал пленников больше других.