Эдгар Дубровский - Задание [Повесть]

Сергей лег на землю, притянул к себе Лешку, и высокий торопливо накидал на них листвы. Сквозь стрельбу Сергей еще слышал шаги высокого и какое-то шевеление, потом тот затих. «Не удрал бы», — подумал Сергей. Все шло не так, как надо, исправить ничего нельзя было, и будущее казалось все более неясным, а размер опасности сразу вырос. Он подумал, что не надо было садиться. В конце концов, можно было завтра рискнуть и прыгнуть с парашютами прямо на группу Потапа, в Сотников бор. Зря сели в это пекло. Но тут он вспомнил раненых, перегруженный ими самолет и подумал, что ничего другого не оставалось.

Стрельба продолжалась еще около часа и вот теперь сразу оборвалась. Удалось ли партизанам оторваться от фашистов?

Стало очень тихо, Сергей потрогал Лешку за плечо и вспомнил, что с того момента, как вылетели из Ленинграда, Лешка не сказал ни слова.

— Ты спишь, что ли? — тихо спросил Сергей.

— Нет.

— Поспи.

Лешка не ответил. Сергей поерзал, приподнял голову и негромко посвистал. Лешка вздрогнул. Неожиданно близко раздался голос высокого:

— Лежите вы! До свету переждем.

Сергей устроился поудобней, осторожно протянул руку, нашел Лешкино лицо и прижал пальцем кончик его носа.

— Спи давай.

Лешка слабо кивнул. Под листьями было тепло. В лесу стояла плотная ночная тишина.

Лешка проснулся от страшного шума. Он сдержался, чтобы не вскочить, и сделал так, как его учил Сергей: замер, не открывая глаз и вслушиваясь. Он вспомнил вчерашнее и только тогда сообразил, что это за шум. Листья. Сергей встал, и листья с шорохом потекли на Лешку. Он открыл глаза и приподнял голову, сбрасывая ворох листвы. Холодный воздух остудил лицо.

Среди черных деревьев серело небо. В сумеречном свете стояли Сергей и тот, вчерашний. Снизу, с земли, ноги их были видны четко, а фигуры расплывались в тумане, висевшем над кустарником. В лесу было очень тихо, ни одна ветка не шевелилась. Листья пахли сухо и горьковато, а от тумана тянуло сыростью. Так покойно было в неподвижном лесу, что вчерашнее: стрельба, костры у самолета, крики, и суета, и бегущие по лесу люди — все это вспоминалось как далекое и случившееся не здесь и даже не с ним, а с кем-то другим. Он разбросал листву и поднялся. Сергей обернулся, посмотрел на него и продолжал негромко говорить с высоким. Тот был в драном ватнике и старой ушанке. На ногах немецкие сапоги. И немецкий пояс перетягивал ватник. На плече висела немецкая винтовка. Лешка вспомнил, какие красивые патроны для этой винтовки: гильза и капсюль залиты зеленоватым лаком.

Лицо у высокого было хмурое, серое, небритое. Он говорил что-то Сергею и смотрел в землю. Сергей, то есть Сергуня, выглядел не лучше. Последние дней десять он не брился — на подбородке и скулах курчавились светлые волоски, и лицо было неопрятным. Из-под картуза торчали отросшие патлы. И пальто на нем было надето чужое — короткое, руки торчат из рукавов, и в заплатах — Лешка сам их пришивал, потому что Сергуня-то шить не может, он дурачок. Стеганые ватные брюки были у него заправлены в кирзовые сапоги. За спиной висел тощий мешок с веревочными лямками.

— Ну пошли, — сказал Лешке Сергуня. Он был как будто спокоен, но Лешка-то видел, как он озабочен, и понял, что завтрак будет не скоро. Лешка проглотил слюну. У него в кармане лежал кусок потрясающего хлеба — не ленинградского, нет! Домашней выпечки, серый, чуть ли не белый, пахучий, с корочкой… А в мешке у Сергуни целая буханка такого хлеба, четыре луковицы, несколько картошек и, главное, большой кусок сала. Сала! Не каких-нибудь «жиров»!

Высокий — Сергуня сказал, что зовут его Матвей, — зашагал по лесу, а они с Сергуней пошли за ним метрах в двадцати.

У Лешки, когда он проснулся, зубы стучали от озноба, его трясло всего, словно он промерз до костей. Прошли немного, Лешка согрелся и перестал дрожать.

Пасмурное холодное небо понемногу светлело. От дыхания шел пар. Лес был густой, но высокий, свободный внизу, идти было легко. Лешка попробовал сориентироваться: самая светлая часть неба справа, там желтизна проглядывает в облаках, значит, идут они приблизительно на север.

Матвей шел быстро, но часто останавливался, замирал, наклонял голову и слушал. Лес молчал. Только стайка синиц попискивала в ветвях ели. Лешка задержался, следя за зеленой верткой синицей. Когда-то он столько думал о ней, теперь ему не до синиц.

Он подался влево, обходя поваленное дерево, перелез через трухлявую валежину — и его отшатнуло: в валежнике, прижавшись к земле, лежал человек!