Фрида Вигдорова - Двенадцать отважных

Это оказалось очень интересно. Они написали в столбик весь алфавит, а потом против каждой буквы ставили шифровальный знак. Каждый придумывал, что мог — кто галочку, кто крестик, кто треугольник, кто вообще какую-нибудь загогулину. Толя Цыганенко предложил К. и Л. обозначать одинаковыми значками.

— Нипочем не догадаются — говорил он.

Ребята смеялись: им представлялись враги, которые бьются над хитроумным шифром и никак не могут его разгадать.

И дневник и статьи в стенную газету писали шифром.

С тех пор как в пещере поселились девушки — Варя Топчий и Надя Курочка, — она совсем уже стала походить на дом. Вдоль стен мальчики смастерили козлы с настилом — доски для этого пришлось тащить сюда ночью, — раздобыли старые платки и ветхие одеяла, которыми девушки старались возможно аккуратнее застилать свои постели, хотя это было нелегко. В селе никто не знал, где скрываются Надя и Варя, не знали этого даже семьи Топчий и Курочки, однако время от времени, всегда поздней ночью, к Носаковым в окно стучали. Вася брал узелок с провизией и исчезал в темноте.

Удивительное место была эта пещера. Здесь можно было говорить все, решительно никого не боясь и ни на кого не оглядываясь. Здесь можно было даже тихонько петь песни — и про Каховку, и про тачанку, и «Идет война народная» — правда, в этих случаях у пещеры выставлялся дополнительный часовой.

Сидеть взаперти девушкам было тяжело — угнетало не только одиночество, но и страх за близких. Говорили, что фашисты жестоко карают тех, кто не явился по повесткам, а родных берут заложниками.

Ребята, как могли, старались развеселить девушек. Особенно успевала в этом Лена, у которой был просто дар передразнивать людей, да так похоже, что Надя и Варя, как бы ни было тяжело у них на душе, невольно смеялись до слез.

— Лена, — просили они, — покажи, как ходит Тимашук.

Ну, кажется, чем похожи маленькая легонькая Лена и старый толстый Тимашук?

И все-таки стоило Лене выйти на середину пещеры, стать, ссутулиться, взглянуть исподлобья, и все тотчас же видели — это стоит Тимашук и смотрит на них своим мутным взглядом.

Хорошо было в пещере!

И все-таки жизнь — та тяжелая, злая жизнь, которая шла в селе, — все время напоминала о себе. Долго спорили ребята, говорить ли Варе Топчий о том, что гитлеровцы взяли заложником ее отца.

— Как же про отца дочери родной не сказать? — говорила Нина Погребняк. — Она нам этого не простит!

— А ведь Степан Топчий, когда его уводили, приказал, чтобы Варя ни за что не выходила, — сказал Вася.

— Она и не выйдет!

— Как же! — возразила Лена. — Как узнает, что из-за нее отца посадили, так сейчас же выйдет.

— А ты вышла бы? — спросила Нина.

— Конечно. А ты бы не вышла?

— А вот он велел ей сидеть и прятаться!

…Однажды вечером к Наде прибежал Гриша Тимашук — он по-прежнему предпочитал разговаривать с Надей, остальных ребят не то боялся, не то стеснялся.

— Передай своим, — начал он, — жив старик Топчий. Батька говорит, немцы ничего пока заложникам не делают.

— И что ты ко мне цепляешься? — спокойно ответила Надя. — Да разве ж мне Топчие родичи или сваты? Только я так скажу: напрасно старика держат! Не станет Варя в селе хорониться. Дура она, что ли?

Неужели, думали после ребята, Гриша все-таки знает об их делах и о том, что они прячут девушек? Знает и молчит? Это никак не укладывалось в голове у ребят. Плохой он, Гриша, или человек как человек?

Мальчишки, особенно Борис, начали дразнить Надю: «Вон твой ухажер топает».

Но Надю не так-то легко было вывести из себя.

— Этот ухажер, между прочим, спас нас от беды, — ответила она однажды Борису, холодно взглянув на него своими зелеными глазами.

Домна Федоровна, с которой ребята по-прежнему всем делились, советовала ни в коем случае не говорить Варе Топчий об отце. И Прасковья Яковлевна Никулина сказала Лене:

— Мы-то с Топчием, считайте, отжили свое! А вам жить да жить. Поверьте моему слову: век он вам не простит, если что стрясется с Варей.

Почти все каровцы уже открыли матерям свою тайну. Лена — первая. Прасковья Яковлевна выслушала дочку без удивления, точно ждала этого. В их чистой, просторной хате часто останавливались гитлеровские офицеры. И может, Никулиным особенно не везло, только не было среди этих офицеров… людей. Не забыла Прасковья Яковлевна и восемнадцатый год, когда немцы оккупировали Украину… Нет! Не могла Прасковья Яковлевна сказать Лене: «Пусть пишут листовки другие, а ты не смей».