С. Полетаев - Детская библиотека. Том 52

— Товар есть? — спросил Кудайберды.

— Есть.

— А я — весь. Только швейная осталась. Не возьмешь?

Николай вспомнил Юсупову жену и покашлял: не по пути, а то бы захватил.

— Слушай, ты мне друг, а? — спросил Кудайберды.

— Ну?

— Нет, ты скажи: друг ты мне или нет?

— Отвались. Говори: что хочешь?

— Не махнешь ли в Иргизбай, а? А то Иван Ильич узнает, что я не дотянул туда, секим-башка сделает. Я же не виноват — товар кончился.

— Ты и виноват, — сказал Николай, глядя Кудайберды в глаза. — Зачем на моем участке торгуешь?

Кудайберды сделал удивленные глаза.

— Ой, хитрый, ой, старый ты лис! Тебе не шофер быть, а министр. Откуда знаешь, лысый черт?

— Ладно, будет разливаться.

— Нет, скажи, как догадался? Ай, Кудайберды, молодой, старому на удочку попался. Так как же, поедешь?

— Поехать-то я поехал бы, только не знаю, как с ним, ему в школу надо.

Николай потер небритые щеки и покосился на сына.

Взрослые возились, переливая бензин, а Гришка сидел, вжавшись в сиденье, слушал, как булькает бензин, и вместе с бензином в канистре, он знал, кончается его время. Он смотрел на дальние горы, и в них, сквозь дымку тумана, проступали глаза Ольги Митрофановны — круглые, как у птицы, недобрые и требовательные. В голову лезли пустые мысли: разминулись бы с Кудайберды — и ехать бы вместе обратно, а теперь отцу одному култыхать бог весть куда! Но все эти мысли были бесполезные, потому что слово было уже сказано и обратно хода не будет. И придется, хочешь не хочешь, браться за учебу, потому что не хотелось подводить отца.

Гришка молча перелез в машину Кудайберды, взрослые покивали друг другу на прощание и поехали в разные стороны.

— Даешь Берлин! — расхохотался Кудайберды, страшно довольный тем, что бог послал ему неожиданного попутчика, а еще больше оттого, что ловко свалил на друга тяжелую поездку в Иргизбай.

Но далеко отъехать не успели. Автолавка Николая развернулась на полянке и нагнала их.

— Чего тебе, пап? — спросил Гришка.

— Слушай, Кудайберды: баш на баш. Я тебя выручаю, ну и ты мне послужи. Сгоняй к Юсуповой жене и оставь ей швейную машину. У нее деньги есть.

Кудайберды почесал в затылке.

— Конец большой давать надо, — помялся он. — Однако что для друга не сделаешь!

Николай стоял у их машины и не уходил. Он несмело просунул руку в кабину и положил ее сыну на голову:

— А ты, сынок, это самое… Мать не волнуй.

— Ладно, — буркнул Гришка и снял руку с головы.

— Ну, бывай! — просиял Николай и побежал к своей машине.

Машины разъехались.

— У тебя что, каникулы? — спросил Кудайберды.

— Нет.

— А почему не учишься?

Гришка промолчал.

Они спускались вниз, виляли, сворачивая то вправо, то влево, а когда оказались в низине, Гришка высунулся из окошка и увидел, как ползет отцовская автолавка, совсем уже маленькая, ползет над пропастью, чернеющей слева, по самой кромке, прижимаясь к скале. Ехал он вперед и вверх — туда, где дожди и снега, а он, Гришка, возвращался к теплу, к тополям, к веселым южным садам. Кудайберды все оглядывался на него, улыбался и не понимал, отчего мальчик грустен и тих, и решил, что был, наверно, между отцом и сыном тяжелый семейный разговор.

— Что? — подмигивал он, сияя всем своим заросшим, немытым и страшным лицом. — Влетело? Получил от отца? Беда с вами, ребята… Ай, беда!..

Ах, высокогорный Дагестан! — слова из даргинской песни.

Чиркмарты — мягкая кожаная обувь.

Тах — широкие нары для спанья.

Дурмабе — голубцы.

Юлдаши — друзья.

Водка есть?

Камча — нагайка, кнут.

Здравствуй!