Лилия Сорокина - Третий лишний

Мне немножко завидно, самую малость. Это, наверное, написано на моем лице, и Юрка прочитал, иначе почему он сказал мне такое:

— Катя, и ты не хуже.

Мне приятно это слышать, хотя он сочиняет. И вдруг… Он берет меня на руки — так, как берут любимых девушек — я это сто раз в кино видела. Я потрясена. Меня никто никогда не носил на руках, кроме мамы, но это было так давно, что я не помню.

Я не кричу, не визжу, — не смеюсь, я говорю почему-то шепотом:

— Юрка, ты меня уронишь. Отпусти меня, брось меня! Не хочу, слышишь?

Юрка ничего не отвечает, потому что я говорю глупости — мы уже на середине, где самое быстрое течение. Чувствую, как ему тяжело — у него начинают дрожать руки. А вода шумит, перекатывает камушки, бьет по Юркиным ногам. Идти осталось недолго, но Юрка осторожно прощупывает дно и смотрит в мои глаза. Я не выдерживаю взгляда, пытаюсь отвернуться, хотя это почти невозможно.

Наконец-то! Я выпрыгиваю из его рук и попадаю в объятия к Лариске. Она хохочет, качает головой, что-то говорит мне, но я не слышу. Чувствую, как горят мои щеки. Ни за что не посмотрю на него сегодня.

Кажется, все переправились благополучно. А теперь привал. Сразу за ручьем дорога берет круто вверх. Перед подъемом надо отдохнуть как следует.

Расселись кто где. Получилось так, что Маруся оказалась в центре. Вдруг Маленький Рац вскочил, отбежал в сторону.

— Рац, ты что! Кто тебя укусил?

Но его никто не укусил.

— Я хочу посмотреть на вас, как на картину, издали, — сказал Рац. — И у меня есть идея, — он ведь не мог жить без идей, — сделать первый снимок для будущего фотомонтажа, который мы назовем так: «Смерть форели!»

Нам не понравилось такое название. Мы заорали:

— Фу, как мрачно! Повеселей бы что-нибудь!

— Не нравится, — сказал Рац, — пожалуйста! Предлагаю еще: «Живи, форель, несмотря ни на что».

— Что ты привязался к бедной форели?

— Не в форели счастье!

Тут Маруся подала голос:

— «Перед генеральным сражением», а?

— А сражение будет? — спросил Серега Непомнящий, который имел привычку чуть ли не на все вопросы учителей отвечать одной фразой — «Какие двадцать копеек?», чем доводил их до белого каления.

— Здравствуйте, я ваша тетя! Непомнящий не помнит вчерашний день, — сказал Юра Дорофеев.

— Какие двадцать копеек? — сказала Лариска, и все засмеялись.

— Без сражения нам нельзя, без сражения мы проиграем, — сказала Маруся.

— Короче — останемся в дураках, — сказала я.

— Без дураков! — сказал Ленька Рыбин.

— Леня, молодец! — закричала Маруся и даже в ладоши захлопала — получились маленькие аплодисменты. — Отказываюсь от своего предложения. «Без дураков!» — вот так будет называться наш фотомонтаж. «Перед генеральным сражением» уж больно помпезно. А «Без дураков» — просто и мило.

— А что это значит? — спросила я.

— Это значит очень многое. Раз решили круто изменить свою жизнь — все, разговоров нет. Все работают на эту идею. Нет дураков, которые остались бы в стороне.

— Дорофеев, что же ты дремлешь — снимай.

— Ха-ха-ха! Я уж вас пять раз щелкнул.

А мы и не заметили.

— Подъем!

Начиналась трудная дорога.

Перед тем, как идти, Ленька посмотрел на часы. Начало восьмого.

— Недурно, — сказал Ленька. — Так. В десять будем на месте. Пока то да се. В двенадцать — прием пищи.

Потом опять то да се. В четыре тронемся. В семь — дома. Кто не выучил уроки вчера, есть возможность отличиться сегодня. Лично я не собираюсь.

Маруся услышала Ленькино бормотание.

— Леня, — сказала она, — неужели уху из царской рыбки, да еще тройную, как вы обещали, ты называешь «приемом пищи»? Принимать можно лекарство, а уху — хлебать да так, чтобы за ушами пищало.

Ленька улыбнулся как-то хорошо, рывком поправил за спиной рюкзак.

— Вы первый раз на рыбалку? — спросил он.

— Если честно — да. На Волге все как-то не приходилось, все больше загорала.

Мы уже знали, что Маруся из Волгограда. Там она родилась, там институт закончила.

— Мария Алексеевна, — сказала Лиза Горюшкина, — расскажите о своем городе. Он такой легендарный, такой известный…

— Ах, Бедная Лиза! Только без слез, пожалуйста! — передразнил Лизу Ленька.

— Почему вы ее так называете? — спросила Маруся.

— Под влиянием Карамзина, — сказал запыхавшийся Юрка Дорофеев. Он нас догнал и, как всегда, умно встрял в разговор. Ленька, конечно, ему возразил. Ленька сказал:

— Да чего там Карамзина. «Она его за муки полюбила, а он ее — за состраданье к ним».