– Начнем путешествие, – прошептал он мышонку.
Надев сандалии, Никита двинулся к лестнице. Верхняя ступенька скрипнула под его ногой – Никита замер и прислушался. Тишина. Спит бабушка. На цыпочках Никита спустился вниз, вышел в прихожую, толкнул дверь и шагнул в ночной сад.
* * *
Кто-то промелькнул в луче фонарика – мотылек? В кустах смородины кто-то зашуршал и затих – мышь? Или уж? Бабушка говорила, что здесь водятся ужи. А на ужей охотятся ежи. Никита прислушался, но ни ежа, ни ужа не услышал – только дружный стрекот кузнечиков. Далеко в канаве за лугом раскатисто рокотали лягушки: это было не жалкое робкое «ква-ква», а победное «куа-кра-ра-ра!». Где-то в деревне истошно, с подвыванием, залаяла собака, ее лай подхватила другая, затем третья. С бьющимся сердцем Никита медленно пошел по дорожке к воротам. Собаки угомонились и затихли. Остались только кузнечики и лягушки. Никита поравнялся с сараем, и тут наверху кто-то громко кашлянул.
Сердце Никиты оборвалось, он застыл как вкопанный, и под мышками сразу закололо от страха.
– Это я, – сказали сверху.
Никита, вытаращив глаза, поднял голову и посветил фонариком. На крыше сарая сидела, скрестив ноги, бабушка.
– Гуляешь? – спросила бабушка.
Никита не шевелился. Бабушка указала рукой на прислоненную к сараю лестницу:
– Залезай, у меня чай есть.
Никита молчал. Бабушка спокойно ждала. За воротами заскрипело, зашуршала щебенка и мужской голос что-то пропел негромко. Никита вздрогнул и посветил фонариком в сторону ворот. Скрип и пение удалялись.
– Залезай-залезай, – повторила бабушка.
Никита, споткнувшись, подошел к лестнице и начал медленно карабкаться вверх. Бабушка подала ему руку и помогла взобраться на покрытую рубероидом крышу. Там Никита опасливо огляделся, светя фонариком по сторонам, и присел рядом с бабушкой. С крыши была видна дорога – темный силуэт на скрипящем велосипеде был уже далеко, у перекрестка.
– Кто-то возвращается домой, – сказала бабушка, кивнув в сторону велосипедиста.
Она поглядела на Никиту, тот опустил голову и сгорбился. Ему только сейчас, когда он увидел ночную дорогу, такую страшную и долгую, стало ясно, что до города он не доберется. И глупо было устраивать побег. Никита сжался, из глаз закапали слезы.
Бабушка взяла стоящий рядом с ней термос, открутила крышку и налила в нее горячий чай. Предложила Никите, но тот только помотал головой.
– Пусть остынет, – и она поставила крышку с чаем на рубероид.
Они сидели молча, Никита еле слышно всхлипывал, стрекотали кузнечики, перекликались за лугом лягушки.
– А ты что… что здесь делаешь? – вытирая рукавом глаза, проговорил Никита.
– На звезды смотрю, – ответила бабушка, указав вверх.
Никита запрокинул голову и замер – он впервые в жизни видел столько звезд разом. Их было невообразимо много – как снежинок зимой, и они тихо падали в черной глубине неба, и падение их никогда не кончалось. Посередине протянулась туманная полоса – там звезд было столько, что они сбивались в белую пену.
– Это Млечный Путь, – сказала бабушка.
– Какой путь?
– Млечный – это значит «молочный». Похоже на разлитое по небу молоко.
Никита задумался.
– Не, – сказал он, – похоже, будто белой краской из баллончика прыснули.
Бабушка помолчала, разглядывая Млечный Путь.
– Бывают сливки в баллончиках, – произнесла она. – Так что твое сравнение…
– Мама такими сливками пирог иногда украшает, – перебил ее Никита. И добавил: – Я есть хочу.
– Извини, у меня только чай… – начала бабушка, но Никита уже снял свой рюкзак и сунул туда руку.
– Вот, – протянул он бабушке давно окаменевшую баранку. И себе одну взял.
Бабушка, поблагодарив, взяла баранку, стряхнула с нее налипший песок и попробовала укусить. Раздался негромкий скрип. Бабушка застыла с баранкой в зубах, а потом очень осторожно ее из зубов вынула.
– Мышонок с тобой? – спросила она.
Никита кивнул и полез в карман. Достав мышонка, он на ладони показал его бабушке.
– На вот, грызун, это тебе в самый раз, – бабушка предложила баранку мышонку.
Мышонок обнюхал баранку и принялся грызть, быстро-быстро работая крошечными зубками.
– Так вот, Млечный Путь, – поднимая голову вверх, продолжила бабушка. – Древние греки полагали, что это брызнувшее на небосвод молоко богини Геры. Обманом ей подложили младенца Геракла – знаешь такого? – чтобы она кормила его грудью и таким образом даровала ему бессмертие.
Читать дальше