Гонзаго Приват - Воспоминания собаки Мускуби [Рассказ]

Я спряталась в глубине конюшни за снопами соломы, приготовленными для вечерней подстилки.

Голос Адмира меня пугал.

Укушенное ухо болело, я чувствовала, как оно пухло, и мне казалось, что око весит целые пуды.

Я надеялась, что Адмиру надоест меня звать, но я забыла, что этот человек, помимо злости, обладал еще упрямством. Он еще несколько раз позвал меня. Рассердившись еще более, что я не выхожу, он несколькими ударами вил заставил меня выйти. Затем так грубо схватил меня за больное ухо, что я не могла удержаться и завизжала от боли.

— Ты еще не так завопишь у меня! — с яростью крикнул Адмир.

Он потащил меня к шкафу, в котором хранились сбруи и кнуты. Схватив большой хлыст и крепко держа меня, он жестоко стал меня избивать.

Схватив большой хлыст и крепко держа меня, он жестоко стал меня избивать.

Я рычала от боли и злобы, вырываясь от него, я рвалась к двери, чтобы убежать. Испуганный этим шумом, Бижу стал ржать, становиться на-дыбы.

— Подожди немного, и до тебя дойдет очередь! — крикнул ему мой мучитель.

В ожидании очереди Бижу, как только Адмир приблизился к нему, сильным ударом задних копыт отбросил его в другой конец конюшни.

Я воспользовалась этой неожиданною помощью и выбежала на двор.

Этот непривычный шум привлек Кабассоля и Роже. Когда они пришли, Адмир напрасно старался подняться; он лежал жалкий, разбитый, с побелевшими губами и бледным лицом.

Его перенесли в одну из комнат дома. Придя в себя, он стал говорить. Он рассказал целую небылицу: будто я вбежала в конюшню, преследуя курицу (по его мнению, я уже не одну курицу задушила), и, увлекшись погонею, попала между ног Бижу, которую укусила. Бедная лошадь хотела ударить меня задними ногами. Адмир, видя это и желая меня спасти, бросился к лошади, получив весь удар на себя.

— Ох! ох! ох! — простонал он, — какое несчастье! Вот я искалечен на всю жизнь, на остаток моих дней. Я не виню тебя, моя бедная собачка, поверь мне, — обратился он ко мне, — приди ко мне, поздоровайся со мной, подойди! Я, конечно, не подошла к нему.

Вся эта ложь возмутила меня. Я оскалила зубы, которые были уже далеко не маленькие.

— Фуй, гадкая собака! — сказал Роже, отталкивая меня.

— Ах! Не браните ее, Роже, не браните! — сказал Адмир, — животные ведь несознательны.

Это верно, что животные не лицемерят, и если собака, при вашем приближении виляет хвостом, то это не для того, чтобы вас подпустить и потом укусить.

Вечером, а день моей первой охоты на крысу, за столом только и было разговоров об этом происшествии. Кабассоль умилялся добротой Адмира. Роже возмущался моим злым нравом, — он никак не ожидал, что я могу так скалить зубы. Я оказалась подлой тварью в их глазах.

Одна Мария-Анна меня защищала.

— Можно ли знать, как все было в действительности, — говорила она, прибирая со стола. — Одна сторона всегда права. Если бы Муск (ласкательное имя, которое она мне дала) могла бы нам рассказать, как все произошло, то, может быть, все оказалось бы иначе. Во-первых, я никогда не видала, чтобы Мускуби бегала за курами. Это на нее не похоже. Не будет ли вернее, что тем, которые воруют кур и носят их жарить в трактиры, выгодно свалить вину на бессловесных четвероногих животных. Не правда ли Мускота?

Я смотрела на Марию, стараясь выразить в моем взгляде всю мою благодарность, и подошла к ней приласкаться.

— Видите какая она злая. Это все россказни.

— Положительно Мария-Анна не любит Адмира, — сказал Кабассоль, когда добрая женщина вышла из комнаты.

На другой день доктор осмотрел кучера; нашел два ребра вдавленными и прописал шестинедельное лежание на спине.

Что касается меня, то я была присуждена к отправке в горы пасти овец.

Моя ярость, всем теперь известная, обещала быть хорошей защитой для стада от волков.

Никто не позаботился о моем ухе, кроме Марии, которая его перевязала.

С наступлением весны везде стали готовить овец к отправке в горы.

Каждый хозяин отмечал своих овец. Более зажиточные посылали овец со своими пастухами, другие же поручали их пастуху, который переходил из селения в селение и собирал стада.

День отправки стад в горы был для всей округи праздничным днем. Пастухов и овец провожали барабанным боем и игрой на свирели до выхода из селений. День оканчивался танцами и песнями, Я одна была невесела и с грустью ожидала приближения этого дня.