Сергей Корзинкин: С первым открытием, Костик!

— Не повернет. Сзади собаки.

— А если утонет?

— Не утонет! Да ты направление держи, а не болтай! — рассердился отец.

Лось плыл навстречу нам, чуть-чуть правее. Среди белой пены волн мелькали широкие, как лопаты, рога. Я вскочил на скамейку, чтобы получше разглядеть его. Ветер раздувал полы моего пальтишка, я схватился за кепку.

— Вывалишься! — крикнул отец, и я, не отрывая глаз от зверя, неохотно сел.

Вот лось поравнялся с нами. Я вижу его блестящие настороженные глаза, могучую бурую шею, похожую на ствол векового дуба. Ну и силища!

Не знаю, как случилось, но у меня в руках оказалась причальная веревка. Я наспех сделал петлю, размахнулся и бросил. Разрезав воздух, петля полоснула по воде возле самой головы сохатого. Мимо!

Торопясь, принялся выбирать веревку, чтобы снова метнуть и заарканить невиданного зверя.

— Ты что, в уме! — крикнул папа.

Лодка качнулась. На плечо легла тяжелая отцовская рука, и я плюхнулся на скамейку.

— Бессовестный ты человек! Ему и так трудно, разве не видишь?

Я взглянул на берег, откуда лось бросился в озеро. Там без толку метались собаки. Псы посмелее входили в воду, но не решались пуститься вплавь.

А сохатый уже был на другой стороне. Медленно вытаскивая из ила копыта, он выбрался на прибрежную полянку. Постоял, отряхнулся и пошел в лес. Он шел спокойно, не торопясь, высоко держа голову с тяжелыми рогами.

«И зачем только мы гнались за ним?» — думал я, глядя вслед лосю.

— Нет, скажи, зачем мы гнались? Для чего? — уже вслух спросил я у папы.

— Чудак, — усмехнулся он. — Видеть сохатого так близко, да еще в воде — редкая удача! Нам здорово повезло!

Как назло у моего ружья сломался боек. А что такое ружье без бойка? Просто тяжелая палка. Я с досадой нажимал и отпускал «собачку», курок глухо стукал — и все. Раз боек сломан, то и от курка никакого прока, — ведь пистон разбивается не курком, а бойком. Пока я возился с ружьем, Филька, наверное, лазил за утками по камышам, и от этого я сердился еще больше.

— Ну, как? Ничего не придумал? — спросил отец. — Все страдаешь?

— А чего тут придумаешь! Нового бойка самому не сделать!

— Да, тут и я не помощник. Говорил тебе, что не надо разбирать ружье.

Папа хотел было уйти, но я задержал его.

— Дай мне пять рублей.

— Это зачем еще?

— Я боек придумал!

— Положим, боек придуман лет сто назад…

— А я пойду в РТС к дяде Феде.

— И для этого пять рублей надо?

— Не бесплатно же он боек станет делать.

Отец усмехнулся, но все же дал мне пятерку.

— Посмотрим, что из этого получится…

Три километра до РТС я не шел, а мчался. «Дядя Федя все что хочешь сделает, — думал я, — недаром папа называет его руки золотыми».

Вбежал я в мастерские и чуть не оглох от шума станков, моторов и скрежета железа. Дядя Федя прилаживал колесо от трактора к цепи, свисавшей с потолка. Я остановился рядом и смотрел, как колесо поднялось, поплыло по воздуху и опустилось в другом конце мастерской, прямо к станку, за которым стоял парень в кожаной куртке.

— Здорово, охотничек! — пробасил дядя Федя, взглянув на мое ружье. — Зачем пожаловал?

— Да вот… боек сломался.

Дядя Федя вытер тряпкой руки и осторожно взял ружье.

— Посмотрим, что приключилось!

Он отнял стволы от приклада и принялся узкой отверткой отворачивать винты чуть пониже курка.

— Ковырял, признайся?

Я часто заморгал и молча уставился в пол.

— Мастер! — проворчал дядя Федя и стал разбирать замок.

Положив на ладонь сломанный боек, похожий на гвоздик, он внимательно осмотрел его.

— Самого кончика не хватает. Вроде пустяк, а выстрела не будет.

Я нащупал в кармане пятерку и подумал, что, наверное, свалял дурака, не попросив у отца побольше денег. Вдруг дядя Федя откажется? Боек-то хоть и маленький, а деталь важная.

«Что это он, — забеспокоился я, комкая пятерку вспотевшей ладонью. — Все говорит, а работать не начинает. Наверное, нарочно тянет».

Набравшись наконец храбрости, я выпалил:

— Дядя Федя, вы не думайте, что я задаром прошу. У меня деньги есть! — Сказал и сам испугался: ведь у меня всего-навсего пять рублей.