Василий Подгорнов - Тропинки в волшебный мир

Маркел долго рассуждал сам с собой, расстроился и пошел к главному врачу проситься домой. Врач внимательно выслушал старика и просьбу удовлетворил, предупредив, однако, чтобы он поберегся первое время.

Смеркалось, когда Маркел пришел в село. С ходу зашел в правление колхоза и, не застав там председателя, пошел к нему на дом.

Качал, нет ли Петька из гнезд — председатель толком не знал и тоже забеспокоился:

— Ты уж, Маркел, давай все там уладь. Мед, в случае чего, мы обратно вернем, а пчелы чтоб не голодали. Конечно, мальчишка вполне мог ошибиться, да и спрос с него какой.

Подходя к селу, Маркел еще не верил в свое подозрение, питал слабую надежду, но у председателя он почему-то твердо убедился, что именно так, выкачал, иначе неоткуда ему взять столько меду.

Не дойдя до дому, обескураженный, он сдернул в переулок и пошел прямо на пасеку.

В предрассветных сумерках похудевший, сгорбленный Маркел подходил к родному гнезду. У потухшего костра, руки в карманах, лежал задремавший Никифор. Маркел не стал его будить. Оглядев заблестевшими от радости глазами ровные ряды ульев, полез на сеновал.

— Петянька, ты здесь? — тихо спросил он в темноту и, не дожидаясь ответа, пополз на слабое посапывание. Нащупав разгоряченное ото сна тело, тихонько потряс.

Петька проснулся и, узнав деда, бросился ему на шею, уткнулся в мягкую бороду и смочил ее радостными слезами.

— Дедка, миленький, пришел, соскучился я по тебе, страсть. Проснулся Никифор.

— Маркел, никак ты? Вот новость!

Он встал, отряхнулся и тоже полез на сеновал.

— Что это ты ни свет ни заря? Чай бы утра дождался, лошадь бы дали.

— Да сердце разболелось, Никифор. И из больницы-то раньше срока ушел. Вдруг, думаю, неуправка какая там без меня. Всякое в голову взбредет.

— А у нас хорошо, — похвалился Никифор. — Меду накачали — пропасть! Подкормку из сахара на гречишном цвету делали. Петянька молодцом, ночей не спал, работал.

— Откуда же у вас столько меду? Неужели только из-за дрессировки на гречу?

— Нет, дедка. Подкормка, конечно, большую пользу дала, но в основном — не это. Год-то грибной! Каждый день гроза да дождичек, и тепло. В лесу море грибов уродилось. Как же в такой год меду не быть?!

— А из гнезд вы случайно не брали? — осторожно спросил Маркел.

— Нет. Ты же никогда не велел пчел обижать.

— Неужели нисколько?

— Да нет же, дедка, ни одной рамки не трогали, хоть проверь…

— А я, Петянька, грешным делом подумал на гнезда. Откуда, умаю, иначе ему столько меду взять?! Ну, значит, и впрямь ты молодец! Пчеловод из тебя получится дельный, — и, улыбаясь, и похлопал Петьку по плечу.

Рассветало. Над темной, волнистой грядой лесов поднималось солнце. Осветились и зазеленели могучие ели, столпившиеся полукольцом вокруг пасеки. Хорошо просвеченные иглы их загорелись внутри мягким малахитовым светом. Вперемежку с иглами, которые попали под лучи, на елях образовалось множество больших и алых пятен различных тонов и оттенков. Эта своеобразная и необыкновенно красивая мозаика из светотеней всегда волновала деда Маркела, а особенно теперь, после долгой отлучки. Косые лучи утреннего солнца насквозь просветили траву на пасеке, и показалось Маркелу, что в каждой травинке он видит все жилки.

Птицы разлили по всему лесу свои раскатистые трели. Нежно пели чистенькие стройные зяблики, мелькая широкими перевязочками на крыльях, вовсю заливались дрозды-дерябы, рябинники чинно, с достоинством сидя на самых верхушках деревьев и топорща, будто купая на нежарком солнце, свои крапчатые перышки. С цвирканьем сновали по кустам лесные жаворонки, пеночки, вирушки и зорянки. Жизнь леса била ключом…

Маркел любил лес. Особенно он нравился ему по утрам и вечерам, когда солнце низко висело над деревьями и в воздухе разливаясь пряная духота с запахом лесной прели, хвои, грибов и меда. Утром лес радовал Маркела потому, что он целую ночь не видел его, а вечером уходил из леса, и расставаться было жаль. Все это и выделяло в глазах старого пасечника утренний и вечерний лес из остальных часов суток.

— Пойдем на озеро, дедка, — тихо позвал Петька задумавшегося старика, не зная, чем отблагодарить его.

Дед не отказался. На душе у него, как и у Петьки, тоже щекотало от радости. Ведь мед в гнездах цел, и сам он вернулся к любому делу.

Они пошли. Все было сейчас, как тогда, месяц назад: и ульи, и озеро, и лес. Только камыши надломились и уныло, по-осеннему, смотрели в воду пожелтевшими кромками, да среди зеленых листьев нет-нет да и мелькал желтый листочек, как нежданный седой волос голове. Все эти невидимые признаки заметил только Маркел.