Николай Носов - Мишкина каша

Если рассматривать Подколесина как слабовольного, нерешительного человека и если при этом считать, что тип нерешительного человека включает в себя только черты, общие всем поголовно нерешительным людям, то Подколесин действительно — нечто из ряда вон выходящее, нечто преувеличенное против нормы. Однако ж типический образ включает в себя не только общие черты, но и черты индивидуальные (это доказывает и сам А. Цейтлин). Подколесин действительно был человек слабовольный, колеблющийся, неспособный быстро прийти к какому-нибудь определённому решению, и это то, что было в нём общего со всеми остальными слабовольными людьми. Но то, что его робость могла доводить его чуть ли не до состояния невменяемости, — это была его индивидуальная черта. Можно согласиться, что черта эта редкая, случай, который произошёл с ним, исключительный, однако ж, как правильна указывает Достоевский, не небывальщина. Такие случаи хотя и редко, но бывали. Могло произойти даже что-нибудь и похуже.

Если Гоголь имел право изображать в своём герое не только общие, но и индивидуальные черты, то Подколесин — вовсе не преувеличение. Гоголю нечего было сгущать и преувеличивать в своём герое для придания ему художественной выразительности, потому что он выхватил его из гущи жизни не из числа тех, которые бегали ежедневно по улице «как бы в несколько разжиженном состоянии», а из числа тех, которые по целым дням валялись у себя дома на диване в достаточно сгущённом состоянии, то есть взял то явление, которое ясно говорило само за себя. Этот тип именно в таком своём выражении, во всех своих общих и индивидуальных чертах, наиболее полно отвечал замыслу Гоголя, поэтому и был взят им для пьесы, хотя судьба его была и не типична для многих робких людей, а крайне индивидуальна.

Обобщённый образ, включающий только общие черты характера, черты, присущие большинству отдельных представителей того или иного типа людей, — это нечто дюжинное, среднее, среднеарифметическое, ещё мало говорящее о тех типических обстоятельствах, которые вызвали этот тип к жизни. Тип в своём крайнем (индивидуальном, если так можно сказать) выражении иногда больше интересует писателя, так как гораздо больше и убедительней говорит о вызвавших его к жизни обстоятельствах. Писатель часто отдаёт предпочтение именно такому типическому представителю, но он не грешит против правды, ничего не преувеличивает, если не выдаёт своего героя за нечто распространённое, среднеарифметическое, поголовное. Такие яркие типы, как гоголевские Плюшкин, Хлестаков, Собакевич, — это характеры в крайнем или почти крайнем своём выражении, поэтому они и кажутся выходящими из ряда вон. Но крайность — это всего лишь крайность, а не преувеличение. Преувеличением они могут казаться лишь по сравнению с нормой. Но Гоголь и не выдаёт таких своих типов за норму. Гоголь пишет, что, когда Чичиков встретился с Плюшкиным, он поневоле отступил назад и поглядел на него пристально, что «ему случалось видеть немало всякого рода людей, даже таких, каких нам с читателем, может быть, никогда не придётся увидать; но такого он ещё не видывал». Значит, Плюшкин, по мнению Гоголя, был исключительным, крайне редким явлением, однако ж не преувеличением, не писательской выдумкой.

Многие типические образы в литературе воспринимаются литературоведами как преувеличение только потому, что типический образ мы понимаем часто лишь как обобщённый образ, а не как изображение живого человека, принадлежащего к тому или иному типу людей, следовательно, содержащего наряду с общими чертами и черты индивидуальные. Мы постоянно забываем, что писатель показывает в своих героях не только типические характеры, но и характеры индивидуальные и что, даже показывая характеры крайне типические, не может обойтись без того, чтоб не показать каких-то их индивидуальных особенностей. Полагая, что в каждом созданном писателем образе, в каждой черте этого образа содержится типическое, то есть принадлежащее многим людям, определённой группе людей, мы приходим к мысли, что если писатель изобразил скверного милиционера, то хотел этим сказать, что все милиционеры — скверные, а изобразив хорошего купца, хотел сказать, что все купцы — хорошие, а изобразив нерешительного человека, выпрыгнувшего перед свадьбой в окно, хотел сказать, что все нерешительные люди прыгают перед своей свадьбой в окно. Это неизбежно воспринимается как преувеличение, потому что далеко не все милиционеры скверные, далеко не все купцы хорошие, далеко не все нерешительные люди прыгают перед свадьбой в окно.