Константин Курбатов - Волшебная гайка. Рассказы.

— А карбюратор? — спросил Толик.

— Да, ведь карбюратор, — вспомнил папа. — Но ничего. Я посмотрел, вроде он сейчас нормально.

— А звонить, — сказала я.

— Звонить сегодня не будем, — сказал папа. — Сегодняшний день не считается. Ведь мы сегодня утром с мамой и без телефона разговаривали.

— Ну… все-таки, — сказала я.

— Слабак ты, доченька, — сказал папа. — Вот ты кто. Папа попрощался со всеми за руку. И даже потряс Сенькину лапу. За что Сенька благодарно лизнул папу в ухо.

На другой день, переночевав в машине на лесной опушке, мы с первого же попавшегося нам в пути почтового отделения позвонили маме. Бросили в щелку телефона-автомата пятнадцать копеек и сразу попали на маму. Слышно было, словно в городе. Папа держал трубку так, что половина маминого голоса попадала в его ухо, а другая половина — в мое.

— Да, да! — кричала мама, хотя было прекрасно слышно. — Ну, как вы там? Только ни в коем случае не ложитесь на сырую землю. И не открывайте в машине всех окон, просквозит за милую душу.

— Про сырую землю и сквозняки мы тебе клятв не давали, — сказал папа.

— Толя, перестань дурить! — радостно закричала мама. — Я ведь серьезно! Как у вас там? Какая погода? Хорошо, что вы уехали. У нас абсолютно нечем дышать, прямо совершенная Африка.

Голос у мамы звенел так восторженно, что мне сразу вспомнился жизнерадостный Семен. И еще мне подумалось о Вите Пудикове. Но это, наверное, потому, что мама сказала про Африку.

Когда папа повесил трубку, биотоки у меня снова потекли в обратную сторону. Мы с папой молча сели в машину и молча поехали. Мы ехали, а мне все казалось, что папа вот-вот заведет разговор про неполадки в карбюраторе. И тогда я ему наверняка скажу, что с таким карбюратором действительно далеко не уедешь. Но папа сердито крутил руль и молчал.

В Японии, рассказывал мне Витя Пудиков, если у человека биоритмы на полном минусе, то его даже не допускают к работе. Ну, если у него ответственная работа, если он, например, машинист поезда или водитель автобуса. Папе, наверное, после телефонного разговора тоже не следовало садиться за руль. А он сел. И при въезде в городок со странным названием Тынь у нас произошла неприятная история.

На обочине дороги стоял зеленый мотоцикл с коляской. Я его еще издали приметила. Он стоял на правой обочине, с моей стороны. На мотоцикле спиной к нам сидел дядя в брезентовой куртке. Я еще подумала: такая жарища, а он словно пожарник разрядился.

Когда до пожарника оставалось метров десять, он неожиданно повернул руль и поехал с обочины прямо поперек нашего пути. Что произошло дальше, я не очень разобрала. Все мелькнуло в какое-то мгновение. Папа нажал одновременно на тормоз с гудком и вывернул руль вправо. Под жуткий скрежет тормозов и вой гудка мы выскочили на обочину и врезались в тополь. Раздался металлический удар, звон разбитого стекла, и все стихло. Даже мотор заглох.

— Ты ничего? — спросил у меня папа, прежде чем вылезти из машины.

— Я ничего, — сказала я. — А ты?

У нашего бедного «москвича» смяло правое крыло, высадило фару с подфарником и погнуло бампер.

— Вы только, пожалуйста, не уезжайте, — сказал папа мотоциклисту. — Я сейчас вызову ГАИ, и мы разберемся, кто виноват.

— Что?! — накинулся на папу дядя в брезентовой куртке. — Да мне кого хошь вызывай! При чем я-то тут? Не умеешь крутить баранку, так лежи дома на печке. Чего тебя на дерево-то понесло? Вона простору вокруг сколько. Завернуть не мог?

— Зачем вы так говорите: простор, — сказал папа. — Вы же прямо перед моим носом вывернули… А должны были пропустить. Должны или нет? И хотя я не собираюсь взыскивать с вас за причиненный мне ущерб, но вы сами понимаете, что в случившемся виноваты только вы.

— Я?! — закричал дядя. — Смотри, какой шустрый. Сам ущербил свою сопливую технику, сам на себя и пеняй. Взыскивать! Вот с себя и взыскивай. Что ты в дерево-то уцелил?

Лихо прыгнув в седло, дядя стал остервенело бить босой пяткой заводную педаль. Почему-то дядя катался на мотоцикле еще и босиком. Мотоцикл трещал, фыркал, но заводиться, однако, не желал. А мне казалось, что он вот-вот заведется, взревет и растает вместе со своим босым седоком в знойном мареве дороги. Растает, а мы останемся при своей сопливой технике. И главное, у мотоцикла не было номерного знака. Приедет ГАИ, даже не скажешь, из-за кого мы пострадали.

— Ать, откуси ему печенку! — ругнулся дядя, слезая с мотоцикла. — Танк! Бронепоезд, а не мотоцикл! И не заводится. Ты понимаешь, какая фиговина, — стал он объяснять папе уже спокойно, — ехал я, ехал и заглох. Ни тпру, ни ну, ни кукареку. Всю ногу обколотил, заводимши. И вдруг — Фр-р! — и завелся. Вот я с радости-то и крутанул руль. Ты меня тоже пойми. Что я, нарочно, что ли? Я от радости и позабыл, что на проезжей дороге. Мне на работу нужно, а он не заводится.