Константин Курбатов - Волшебная гайка. Рассказы.

— Так зачем сшивать-та? — бодро сказал отец. — Так удобней одевать будет.

Удобней? Варю точно оглушило этим спокойным и практичным «удобней». Она вдруг с неожиданной отчетливостью поняла, почему удобней. Ведь это Коле вовсе не на свадьбу! Колину спину больше никто и никогда не увидит. Никогда! И снимать этот пиджак Коля уже никогда не снимет. На него наденут пиджак раз и навсегда. На все время, сколько будет светить людям солнце.

До этого несшитого сзади пиджака Варя все видела, будто со стороны, как в кино. В кино иной раз ужасно страшно, и сердце совсем заходится. А сама в это время сидишь и лузгаешь семечки. Ведь все невсамделишное там, на полотне, и не с тобой. И вроде жутко, и в то же время интересно, и знаешь, что прибежишь сейчас домой, а у мамы на столе, в глубокой тарелке, прикрытые полотенцем, горячие оладушки.

— Чего уж теперь, — повторила тетя Наташа. — Ты бы лучше о маме подумала. Ей-то каково?

— Он мне вот эти туфли подарил, — сказала Варя, раскачивая ногами. — А у самого костюма не было. Военную форму донашивал.

Тетя Наташа знала и про туфли, и про костюм, и про военную форму. Она вздохнула.

— Сапожник, известно, всегда без сапог.

Намек был, разумеется, на Вариного отца, на то, что он портной. И вообще на то, что все случилось из-за него. Все знали, из-за кого это случилось, весь поселок. А отец как ни в чем не бывало командовал сейчас в доме, бодро показывал, куда что ставить, и суматошно просил достать еще огурчиков.

— Скажите, тетя Наташа, — тихо проговорила Варя, — разве так бывает, чтобы люди думали, будто они делают хорошее, а на самом деле делали самое-самое гадкое?

— Что, дружок, гадкое? — не поняла тетя Наташа.

Варя не ответила. Раскачивая туфельками, она исподлобья поглядывала на молча входивших во двор людей. Ей казалось, что они, все эти знакомые люди, сделали свое черное дело и теперь идут удостовериться — до конца ли? Ведь все они поперебывали у отца в заказчиках. Почти все.

Барин отец работал закройщиком в пошивочной мастерской, что ютилась в одном доме с поселковым Советом и парикмахерской. Их там работало всего три человека — Варин отец, косой Павел со стеклянным протезом вместо левого глаза да сварливая тетка Василиса, которая разводила индюшек. Но сшить приличное платье или пальто ни косой Павел, ни индюшатница Василиса по-настоящему не умели. Умел один Варин отец.

Раньше, говорят, он вообще шил получше, чем в любом первоклассном городском ателье. И мама убеждена, что именно это его и доконало. Каждому ведь за добрую вещь хочется отблагодарить мастера. Да и если он хорошо сшил, как ему снова не заказать? Вот и несли к нему заказы. Несли и еще умасливали, кланялись. И в мастерскую несли, и домой.

— Выручи, Алексей, не откажи. В накладе тебя не оставим.

Судя по всему, на умасливания люди не скупились, несмотря на то, что год от года отец шил все хуже. Или они привыкли, что он шьет хорошо, и ничего не замечали? Или боялись, как бы он в следующий раз не отказал? Или попросту некуда было больше податься? Готовое платье ведь не на каждое плечо купишь. Заказать же в городе — полгода стой в очереди да катайся на примерки. Тут на одних примерках целый костюм прокатаешь.

А отцу чего было зря стараться, если, как ни сшей, все хорошо? У него постепенно и угас интерес к портняжному делу. Нет, ремесло, которое он когда-то избрал, было тут ни при чем. У него угас интерес вообще ко всему. Кроме, разумеется, одного. Ни у телевизора вечером посидеть, ни газету почитать, ни в клуб сходить, ни в город съездить — ничего. А зачем? Была бы рюмка.

Лет десять назад купил он себе отрез на костюм, да так и не дошли руки до отреза. Ни к чему ему стал новый костюм. Сколько Варя помнит отца, он всегда ходил в старом, в засаленном и помятом.

Брат, как вернулся из армии, заявил родителям:

— Я женюсь.

Краснощекая доярка Катюша Прохорова из соседнего совхоза «Коммунар» его честно прождала два года. Ни с одним парнем не гуляла. Но мать, как все, наверное, матери, сразу в слезы.

— Не спеши ты, сынок. Встань ты сначала хоть чуток на ноги.

У отца свой резон.

— И впрямь, чего тебе торопиться? Чай, не горит. Успеешь. Садись-ка.

Вот и свой человек к застолью у отца подрос. И усы на губе. Мать с Варей сдуру по такому особому случаю сами им еще и закуски на стол выставляли. Лишь бы Колю удержать.

Удержали! Не успели оглянуться, оказалось, молодые уже и подвенечное платье в городе купили.

— Ну что ж, а костюм я тебе сам сошью, — с гордостью сказал отец, доставая из комода черный отрез.