Анатолий Алексин - Все лучшие повести для детей о весёлых каникулах (сборник)

– Андрей Никитич, вам плохо? – тихонько прошептал я. – Может, нужно что-нибудь?

– Нет-нет… Ничего не нужно, – шёпотом ответил он и через силу улыбнулся. – Спи… Тебе ведь завтра вставать рано.

Я потушил синюю лампу, но долго ещё не решался уснуть: а вдруг Андрею Никитичу станет плохо и нужна будет срочная помощь? Чтобы не слипались глаза, я стал глядеть в окно.

А за окном медленно просыпалось утро. Понизу стелился белый туман, а поверху – такие же белые клубы от паровоза. Между этими дымками, как на длинном-предлинном экране, проносились поля, деревни, неровные, словно с отбитыми краями, голубые блюдца озёр…

Так незаметно я и заснул.

Разбудил меня Андрей Никитич. Вид у него был самый бравый, лицо было чисто выбрито и очень приятно пахло одеколоном и чем-то ещё. Мне показалось, что это запах свежей студёной воды. Это ведь только говорят, что вода не имеет запаха, а на самом деле имеет, и даже очень приятный.

Внизу в полной боевой готовности, окружённая своими бесчисленными чемоданами, узелками и сумками, восседала Ангелина Семёновна. А Веник читал книгу, тихо забившись в угол скамейки.

Он вообще всю дорогу читал. А говорил очень мало и всё какими-то мудрёными фразами. Например, вместо «хочу есть» он говорил «я проголодался», а вместо «хочу спать» – «меня что-то клонит ко сну».

Я быстро собрал свои вещички в маленький чемодан, который у нас дома называли «командировочным», потому что папа всегда ездил с ним в командировки. Мы с Андреем Никитичем вышли в коридор. И тут я, помню, тяжело вздохнул. И вагон наш, сбавляя скорость, тоже тяжело вздохнул, словно ему не хотелось отпускать меня.

Я вообще заметил, что в поезде как-то часто меняется настроение. Вот, например, в первые часы пути мне всё казалось очень интересным, просто необычайным: и стук колёс где-то совсем близко, прямо под ногами; и настольная лампа, похожая на перевёрнутое ведёрко; и лес за окном, то подбегающий к самому поезду, то убегающий от него… Но уже очень скоро меня стало разбирать любопытство: а какой из себя этот самый Белогорск? А как я там жить буду? И уже хотелось, чтобы поскорее замолчали колёса и поскорее я добрался до дедушки. А вот сейчас мне стало грустно… Я успел привыкнуть ко всему в вагоне, особенно к Андрею Никитичу, и очень не хотел с ним расставаться.

Послушные паровозному гудку, тронулись и поплыли вагоны. Андрей Никитич стоял у окна и махал фуражкой. Он махал мне одному. Я это знал. Знала это и Ангелина Семёновна, поэтому она демонстративно повернулась к поезду спиной и стала рыться в своём синем мешочке, похожем на те мешки, в которых девчонки сдают галоши в раздевалку, только чуть поменьше. Ангелина Семёновна прятала этот мешочек под кофтой.

Сперва она вытащила какую-то большую бумажку, сделала испуганное лицо и спрятала деньги обратно. Потом вынула бумажку поменьше и снова испугалась. Наконец вытянула совсем маленькую и стала размахивать этой бумажкой с таким видом, будто клад в руке держала.

Скоро к ней подъехала телега. Возчик, небритый дяденька с папироской за ухом, оглядывался по сторонам так, словно украл что-нибудь. И лошадёнка тоже испуганно косила своими большими лиловыми глазами.

– Только поскорше, гражданочка, – сказал возчик. – Поскорше, пожалста.

Казалось, он так торопится, что нарочно сокращает и коверкает слова. И ещё мне показалось, что все слова, которые он произносил, состояли из одной только буквы «о».

Ангелина Семёновна «поскорше» никак не могла. Она очень долго устраивалась в телеге. Сперва размещала вещи так, чтобы ничего не упало, не разбилось и не запачкалось. Потом долго усаживала Веника – так, чтобы его не очень растрясло и чтобы ноги в колесо не попали.

Усевшись сзади, она догадалась наконец спросить, к кому я приехал. А услышав, что я приехал к дедушке и что дедушка мой доктор, она снова соскочила на землю, за что возчик обозвал её «несознательной гражданочкой».

– У тебя здесь дедушка? – воскликнула Ангелина Семёновна. – Так это же чудесно! Садись к нам! Поедем вместе. Может быть, у него комната для нас найдётся, а?

И Веник будет под наблюдением – он ведь такой болезненный мальчик. Будем жить одной семьёй!

Я вовсе не собирался жить с Ангелиной Семёновной «одной семьёй» и поэтому сказал, что у дедушки всего одна и очень маленькая комнатка, хотя на самом деле понятия не имел, какая у него квартира. Ангелина Семёновна залезла обратно в телегу, возчик хлестнул свою лошадёнку – заскрипели колёса, и ноги Ангелины Семёновны заколотились о деревянную грядку телеги.