Владислав Крапивин - Пять скачков до горизонта

Товарищ Грузновато заявила, что «эмку» она с утра отпустила, а в кузове она с ее радикулитом, язвой желудка и воспалением коленного сустава ехать не может. «Мне туда и не забраться». И добавила, что отчиму вообще не следовало брать с собой мальчика. «Потому что не пикник». Отчим заскрежетал вставными зубами. Но Роза Яковлевна другим, уже сладким голосом сказала:

– А зачем Славику ехать сейчас? Пусть отдохнет здесь, погуляет, половит бабочек для школьной коллекции. Как моя Аллочка… А когда машина вернется за остальными мешками, он поедет домой с полными удобствами…

Этого еще не хватало! Оставаться в чистом поле с какими-то незнакомыми дядькой и теткой! С какой стати! Я домой хочу!

Отчим отвел меня в сторонку.

– Ну что поделаешь с проклятой бабой…

– Тогда вы тоже останьтесь!

– Да не могу я. Скажут: сюда опоздал на работу, да обратно не поехал. Там ведь надо разгружать на складе мешки… Да ты не бойся. Для машины девять километров туда-обратно это же полчаса. Даже для такой черепахи. Оглянуться не успеешь, как вернется…

Я догадывался, что отчимом руководит не стремление участвовать в коллективной разгрузке, а возможность еще разок–другой приложиться к бутылке в компании сослуживцев. Но говорить ничего не стал. Гордо сжал губы и отошел (потому что заскребло в горле).

Отчим поспешно переговорил с Анной Кондратьевной, которая пообещала «не спускать с мальчика глаз». И машина укатила. Наш бывший попутчик зачем-то помахал мне (совершенно по-дурацки!) из кузова своей парусиновой фуражечкой.

Я ощутил себя брошенным посреди пустыни. Сел, прислонившись к мешку с сеном. Обида разъедала глаза. Чтобы не пустить слезу при Анне Кондратьевне и незнакомом мужичке, я ушел опять в ложбинку, лег в траву и оказался внутри своего горизонта. Это слегка утешило меня. Но через какое-то время Анна Кондратьевна стала меня звать, кричать, чтобы не отходил далеко. Я не стал унижаться до споров, снова сел у мешка, привалился к нему. И кажется, вздремнул. И очнулся, с пониманием, что прошло уже немало времени…

Я с самого начала был почему-то уверен, что машина не вернется. По «закону подлости», который при разных случаях любил поминать отчим. И полуторка-развалюха с вредным водителем в самом деле не приехала. Ни через час, ни через два.

– Половина пятого уже, – сумрачно сказала Анна Кондратьевна, глянув на часики. – А он, окаянный, застрял невесть где. Через два часа с пастбища Зорька вернется, корова моя, а доить некому, если не приду вовремя… Видать, придется пешком. Ты как? Пойдешь или будешь ждать тут?

У меня застонали спина и ноги. Но оставаться здесь с чужим деревенским дядькой! А если машина не вернется вовсе, тогда что?

–Я пойду!

Анна Кондратьевна поговорила о чем-то с мужичком. Наверно, разъяснила ему, что, поскольку колхозная машина не пришла, то пускай он, представитель здешнего хозяйства, и караулит мешки, а у нее больше нет возможности. Тот и не спорил. Ему, видать, все равно было, где проводить время.

И мы пошли…

Обратный путь был долог и тягостен. Во-первых, накопилась усталость. И не только в мышцах, но и, так сказать, в душе. Я ведь был уверен, что домой поеду на машине и в мыслях своих ничуть не был готов к обратному пешему маршу. Во-вторых, Анна Кондратьевна шагала широко, видать, торопилась к своей недоенной Зорьке. Правда, она часто спохватывалась, оглядывалась на меня и замедляла шаги, но скоро забывалась и опять добавляла скорость.

Я не жаловался, старался не отставать. И в конце концов приноровился к ритму. Но все равно было трудно. Тем боле, что вещмешок был теперь не пустой. Отчим его чуть не наполовину насыпал картошкой. Это когда еще мы собирались возвращаться на полуторке. Он сказал:

– Мешки-то сперва на склад повезут и в какой день выдадут, еще неведомо. А тут сразу свежая картошечка, на ужин, с постным маслицем.

Я даже облизнулся. И отчим облизнулся. Наверно, представил, как перед таким аппетитным ужиным сделает глоток из припасенной в укромном уголке чекушки. Насыпая картошку, он забыл про спрятанный в рюкзачке груздь, а я нее стал напоминать. Если этот кладбищенский гриб рассыплется в труху, туда ему и дорога…

Впрочем, картофельный груз не казался мне тяжелым, я о нем почти не думал. Гораздо больше беспокоили ноги. Мои «опорки» разболтались и все заметнее чиркали жесткими кромками голенищ по икрам, натирали сквозь чулки кожу. И пятки стали болеть. Я боялся, что на них появились мозоли. Кроме того, я после обеда все-таки по-солдатски сунул за правое голенище ложку (мамы-то рядом не было), и теперь она тоже ощутимо скребла ногу.