Владислав Крапивин - Нарисованные герои

Впрочем, совсем повесть не пропала. Кое-какие идеи и эпизоды вошли в роман «Журавленок и молнии», кое-что в другой роман – «Острова и капитаны». Кто знает, не изорви я ту рукопись, не было бы потом этих двух книг… А недавно я отыскал среди слежавшихся (почти склеившихся) тетрадок несколько уцелевших листов из повести, которую для себя называл «Колыбельная-2». Видимо, это 1979 год.

Тринадцатилетний Лёнька, которому все осточертело в городе, на зимние каникулы сбежал в деревню к своей бабке. В просторной бабкиной избе жили несколько студентов-практикантов и их руководитель Евгений Сергеевич. В разговорах с ними Лёнька начал понемногу оттаивать, к нему пришло смутное пока ощущение, что, кроме его нудной, злой и бесцветной жизни, есть еще и другой, более интересный мир…

Один раз вечером Вика, Лариса, Веня и Евгений Сергеевич пошли в клуб на последний киносеанс. Звали и Лёньку, но он не пошел, умаялся за день с бабкиными дровами. Да и фильм был муровый, про итальянскую любовь, а по телеку показывали «Остров сокровищ» Хоть и старье, а все же лучше, чем итальянские страданья.

Впрочем, «Остров» Лёнька тоже не досмотрел. Начал клевать носом и побрел спать на свой сундук.

Бабка посмотрела на него хмуро и как-то смущенно. И вдруг сказала:

– Ты вот чего… Если спать не будешь, лежи тихо, мне не мешай. Я сегодня молиться буду.

Лёнька слегка растерялся, тоже смутился почему-то.

– А мне что? Молись… Я разве мешаю…

Но тут его кольнуло любопытство, даже сонливость поубавилась.

– А почему ты это… сегодня надумала? Раньше не молилась, а сейчас захотела…

– Сочельник нынче, – строго сказала бабка. – Завтра Рождество Христово…

– Как это? – Лёнька вдруг подумал, что бабка рассердится, и добавил мягко. – Я про это раньше и не слыхал.

Бабка помолчала и объяснила:

– Рождество – значит Христос родился в этот день. Сын Божий. Наш Спаситель.

– Какой спаситель?

– Человеческий, – вздохнула бабка. – Все грехи людские на себя перед Богом принял, дал себя на кресте распять за других. Чтобы люди не страдали…

– А, это я знаю! – вспомнил Лёнька. – Он потом воскрес, да? А чего же люди все равно страдают? Значит, он не смог спасти?

– Это давно было, – нехотя сказала бабка. – С тех пор сколько уж опять нагрешили… Да и один ведь он, Христос-то. Где ему углядеть за всеми. Вот и просят люди, чтобы не забыл их, помог…

– Дак это, наверно, в церкви просить-то надо, – рассудительно заметил Лёнька. – А то не по правилам… Или у вас тут нет церкви поблизости?

Бабка сердито сказала:

– Нету… Да я в церкви с малых лет не была. Попов не люблю и правил ихних не знаю, прости меня Господи. Молюсь, как умею, вот и все…

Она зажгла длинную стеариновую свечу, выключила свет. Поставила свечу на табуретку в углу перед иконой. Эту бабкину икону Лёнька помнил с младенчества. Она была в плоском стеклянном ящике и вся состояла из желтой узорчатой жести, только в небольшие отверстия проглядывали два лица: детское и женское. Лица были коричневые, строгие и печальные. Лёнька знал, что это Богородица и ее маленький сын Христос. Кроме отверстий для лиц, в жести были прорезаны еще четыре, поменьше: в них виднелись темные прямые ладошки…

Но сейчас Лёнька икону не различил. Он видел только искорки на стекле и на медной жести.

Бабка, не оглядываясь больше на Лёньку, тяжело встала перед иконой на колени, вздохнула и зашептала что-то неразборчивое. Иногда она крестилась и медленно кланялась.

Лёнька смотрел на нее из-под опущенных век и не шевелился. Ему было немного жаль бабку.

Давно он уже никого не жалел: ни людей, ни себя, а сейчас что-то заскребло на сердце…

Бабка перестала шептать и кланяться, постояла на коленях, глядя вверх, на икону,, потом поднялась и дунула на свечу. Ушла за свою занавеску, повозилась, легла (судя по шуму) и со вздохом сказала:

– Ну и слава тебе, Господи, на душе полегше…

Лёньке уже не хотелось спать. Дневная усталость улеглась, а сон не приходил. Лёнька спросил бабку:

– А ты об чем молилась?

Она откликнулась, помолчав:

– Как это об чем?

– Ну, чего у бога просила? Разве тебе что-то надо?

– Мне ничего не надо, я старая. Не за себя я…

– А за кого?

– За всех… За Вику вот, чтобы с Венькой у них все по-доброму было. За вас с Лизой, с матерью твоей…

– А за нас-то чего?

– Жизнь у вас непутевая. Неладная какая-то. Я хоть и редко вас вижу, да понимаю…

– А почему неладная? – заспорил Лёнька, хотя знал, что бабка говорит правду. – Папаша как сбежал, так и нормально все стало.