Владимир Разумневич - Степная радуга [Повесть-быль]

— Стоило ли из-за каких-то свиней будить спозаранку?

— Да ты послухай. Не перебивай, стало быть. Я тебе, Дуняшка, забавную историю по порядку изложу. С чего все началось-то?

Бессонница на меня ночью напала. Верчусь с боку на бок, а усыпить себя — ни в какую! Мысли всякие в голове роятся, уснуть мешают. Про хозяина своего бывшего, про Акима Андрияныча, стало быть, мозгую: и как он нас с тобой из дома вытурил, и как двухпудовой гирей стращал, и как я, озлобившись, едва из ружьишка в него не пальнул. Впервой такой храбрости набрался… Аж сердце захолодело от жутких припоминаний. «А ну, думаю, он нас утром, когда раскулачивать к нему заявимся, той увесистой гирью по темени? И не встанешь ведь…» От таких дум разве заснешь? Дрему с меня как рукой сняло. Встал я и вышел на крыльцо. Зорька занимается, прохладным ветерком с Заиргизья обдает. Вобрал ноздрями воздуха побольше — не учуял, чтобы самогонкой воняло. И задумал я, чтобы бессонницу свою с пользой употребить, по кулацким задворьям прогуляться, нет ли самокурного дымка над банями? Вышел, стало быть, к речному откосу. Бань там, что стрижиных гнезд в моем овражке. Но все, гляжу, бездымные стоят. Хотел было назад вертаться, успокоенный… Только вижу — возле кособокой баньки, что за вечеринским двором в иргизный откос врезалась, какое-то шевеление, лебеда будто колышется. С чего бы это? Банька, сама знаешь, лет десять как не топится, разрушилась вся, травой обросла, ее и не видно. На цыпочках, стало быть, подкрадываюсь ближе. И какая картина взору открывается? Две чумазых, неведомо откеля заблудших в эдакую рань чушки мешок в кустах терзают, похрюкивают аппетитно. А из мешка в лебеду пшеница, зернышко к зернышку, сыплется. Взял я холудину и огрел хрюшек по жирным спинам. А они ни с места. Дорвались до зерна, забодай их коза, и ухом не повели — уходить не желают. Пятачки в мешок суют и чавкают. Мешок-то наполовину уже пуст, рассыпанная пшеница желтой тропинкой к бане тянется. А там, под дверью, черная дыра, аккурат со свиное брюхо. Хрюшки, стало быть, подкоп сделали. Содрал я засов с двери. Вхожу в предбанник. Тьма-тьмущая. Оробело руками пошарил. Мешок нащупал — тугой. Зерном, стало быть, набит. За ним — второй, третий… Я так и подскочил, обрадованный, макушкой о притолоку туркнулся. Подумать только — мешкам в бане счету нет! Вровень потолка навалено. Вечерин, значит, свой хлебец, как только мы распрощались, в баню запрятал. Приготовился, стало быть, нас ноне в своем доме с распростертыми объятиями принять: шарьте, мол, по амбарам да кладовым, что отыщется — все ваше! Ну и шельмец, забодай его коза. Свет таких не видывал! А свиньи-то, а? Унюхали, милые, где кулацким хлебом пахнет. И мне дорогу указали. Я им, каюсь, спасибо сказать не успел. Быстренько замкнул засов на двери и мимо свинушек к тебе затрусил. Баню спешно опоражнивать надо, покуда хозяин не усек нашу находку. Кровопролитие может возникнуть. Я пока за ружьишком сбегаю, а ты комбедовцев оповести. Подвод пять понадобится, никак не меньше… Ну, я побежал. Потом встренемся, хрюшек в пятачки поцелуем. Заслужили!

Кирька шагнул за дверь. Его костлявая фигура, словно тень, скользнула вблизи окна и пропала. Татьянка сказала сестре:

— И ты ступай, Дуняша. Не ровен час — опередит Вечерин. Делай свое дело без оглядки. За малышами, когда проснутся, я поухаживаю.

Повязала Дуня косынку на голову, побежала бедняков созывать.

Как и предсказывал Кирька Майоров, добро, извлеченное из бани, и на пяти повозках едва уместилось. Комбедовцы погрузили мешки и повезли к амбару. Перед тем как отнести зерно под крышу в общую кучу, взвесили.

Пшеницы оказалось ни больше ни меньше — ровно двести шестьдесят пудов.

— К Вечерину можно, стало быть, не ходить, — усмехнулся Кирька. — Все свои лишние запасы он сам для нас уготовил, в одно место сгрудил. Облегчил задачу. Нас мудрецами обозвал, а сам-то вона как перемудрил. С кукишем и остался.

Веселой гурьбой въехали комбедовцы на опорожненных подводах в село.

У вечеринского дома толпились люди. Спохватился хозяин, видать, да поздно — зерно-то его уже под надежным замком в бедняцком амбаре. Стража там с ружьями, не подпустит близко.

Взобрался на крыльцо Аким Андриянович и машет кулаками, злобу свою перед дружками изливает, по-бычьи косится на повозки, что проезжают по переулку мимо пожарной вышки. Того и гляди, вся его озверелая компания рванется навстречу комбедовцам.

Дуня просит Кирьку Майорова, сидящего за кучера на повозке, свернуть направо, к школе, и гнать лошадь вскачь, чтобы избежать ненужной стычки.