Владимир Разумневич - Степная радуга [Повесть-быль]

Дуня посоветовала Кирьке:

— Оставь его. Он ведь, как репей, прилипнет — не отцепишь…

Они дошли до угодья Акима Вечерина.

— Отсюда, стало быть, и начнем, — сказал Кирька и пошел, махая саженью, по обочине, вдоль поля.

Вечеринский участок и глазом враз не охватишь, до того широк, так что Кирьке пришлось долго шастать деревянным мерилом, переставляя его с места на место. Спина заныла, пальцы перестали слушаться. Несмотря на мороз, Кирьке сделалось жарко.

— Дайте я, — потянулся Степка к сажени. — А то совсем в сосульку от безделья превращусь.

У Степки дело пошло живее. Измерили вечеринский участок, перешли на соседние. Кирька точно знал, где чья межа пролегает, когда и каким образом хозяин приобрел участок.

Когда-то это неоглядное поле целиком принадлежало барину Воронцову-Дашкову. Крестьяне, не имея своей земли, работали на барина. Потом, после отмены крепостничества, появились и у них небольшие наделы. А что из того? Многие из бедняков за бесценок продали их кулакам, так как нечем было засевать и обрабатывать поле. А когда в четырнадцатом году беднейших мужиков села мобилизовали на войну с германцем, полными хозяевами почти всей земли стали кулаки. Последние три года, надо сказать, были урожайными. Разбогатели землевладельцы, разжились на спекуляции. С позволения Временного правительства иные из них стали продавать землю под залог, требовали от крестьян, чтобы они отработали долг в кулацких хозяйствах.

Кирька указывал Дуне на узенькие делянки, которые богатеи за большие деньги «подарили» крестьянам на год или на два, и сокрушенно тряс бороденкой:

— Чужими руками хозяева жар загребают. Бедняку от них вовек не откупиться.

— Ни о каких долгах и выкупах речи быть не может! — сказала Дуня. — По новому декрету ты, Кирька, все крестьяне наши — хозяева этой земли. Она стала всенародной государственной собственностью.

— Выходит, из грязи да прям в князи?!

— Нет, Кирька, князем, быть ни тебе, ни другим новая власть не позволит. Каждый будет получать ровно столько, сколько своими руками заработает. А землю разделим в зависимости от того, у кого какая семья. Ни богатых, ни бедных быть не должно.

— Эдакое равноправие по мне, — заулыбался Кирька. — Наша семейка огромная. Большущий кусок, стало быть, отхватим!

Семь дней ходили они по заснеженным полям, вымеряя участки. Кирька за сажень больше не брался. Земельное мерило перешло в собственность Степки. Он бесстрашно лазил по сугробам и шустро выполнял Кирькины распоряжения. Дуня заносила в бумажку цифры, которые выкрикивал с дальних концов загонок расторопный братишка.

На восьмой день, закончив обход последнего поля и сделав необходимые расчеты, Дуня поручила своим помощникам обежать все дома в селе, предупредить хозяев, что вечером в школе, мол, будет важный разговор о земле и надобно непременно явиться.

Как и ожидала Дуня, за один вечер земельный вопрос не разрешили. Долго шумели и спорили. Громче всех, конечно, разорялись кулаки. Дуня несколько раз доставала газету с Декретом о земле, подписанным Лениным, предостерегала:

— Кто не повинуется советскому декрету, тот враг революции. И поступим с такими по всей строгости, как с врагами. Обездоленных в нашем селе больше не будет! А то смотрите, какое неравенство получается…

И, листая тетрадные страницы, на цифрах доказывала, сколько земли приходится на каждого человека в кулацких хозяйствах и сколько — в бедняцких да середняцких. Небо и земля. У одних густо, у других пусто.

— У того земли негусто, у кого в голове пусто, — съязвил Аким Вечерин под одобрительный хохоток своих дружков.

Мужики зашикали на кулаков, запретили оратора перебивать. Крестьяне внимательно слушали Дуню. В ее тетрадке были сделаны примерные наметки — их она набросала при активнейшем содействии земельного знатока Кирьки Майорова, — кому какие участки должны принадлежать после раздела. То, что вся пахотная земля была строго распределена по едокам, каждому поровну, крестьяне приняли с одобрением. Спор возник не из-за размеров наделов, а из-за места, где они расположены: всяк норовил выкроить себе участок поближе к реке, поплодороднее. В обиде оказались многие. Подняли галдеж. Мужики один за другим вскакивали с мест, махали шапками, кричали, перебивая друг друга.

Дуня не знала, как и угомонить народ. И лишь когда почувствовала, что страсти накалились до предела, сказала, глянув на мигающую в табачном дыму лампу: